Гримнир ничего не видел. Тело не слушалось; он сполз к основанию камня – судя по его форме, когда-то ходившего живым по земле. Прежде чем рухнуть в беспамятстве, горевшем белым пламенем, Гримнир услышал прокатившийся эхом над бездной между жизнью и смертью голос:

– Он не твой, эльф!

Знакомый голос. Женский.

– Сними свое заклятье и возвращайся в тень!

Гримнир с хрипом вобрал в раскаленные легкие воздух – лишь затем, чтобы, обдирая горло, сипло расхохотаться.

– Христоверка.

Скрывшись в тисовых зарослях, Этайн смотрела на Гримнира. Она не кинулась ему навстречу, подсознательно поняв, что что-то не так. Он был гол по пояс, черные волосы растрепались и спутались, его кожа казалась мертвенно-бледной в потоке зловещего зеленого света, льющегося с вершины Черного камня. Казалось, он танцевал в этом жутком сиянии. Танцевал со старой метлой – он прыгал и бросался в стороны, перекатывался и выбрасывал вперед черенок. Гримнир уворачивался от ударов теней и отступал перед духами, незримыми для других. И он говорил. Собственный резкий голос служил ему музыкой – и он рычал, ругался, выл и невнятно кричал от ярости, с кем-то споря. Он останавливался лишь затем, чтобы сделать глубокий вдох или утереть со лба пот. Это было бы смешно – и наградило бы за все то горе, которое ей пришлось пережить из-за него, – если бы Этайн не была уверена, что Гримнир борется за жизнь.

– Христос наш спаситель, – пробормотал Бран. Бесшумные, словно сам ветер, гаэлы подобрались ближе и припали к земле рядом с ней. И выпучив глаза, уставились на скачущее по вершине Каррай Ду странное существо. – Это твой приятель?

Этайн кивнула.

– Что это на него нашло? – прошипел Дунлайнг, вспугнув сидевшую в гнезде у него над головой птицу.

Этайн резким жестом велела ему замолчать; она указала на темное место у основания камня позади Гримнира, которое не освещало даже бившее сверху жуткое сияние. В этом уголке ночи чувствовался намек на глаза – в их взгляде ощущалось жестокое веселье кошки, решившей поиграть с добычей, пока та не упадет без сил.

Чем дольше они смотрели, тем больше рассеивалась тьма; сворачиваясь спиралью, она уплывала прочь, как дым лампы на ветру. Исчезавшая пелена тьмы открыла их взорам мужчину и женщину: она была темноволосой и выглядела опасно; а он, величественный, как короли прошлого, был высок и бледен. Когда он подошел к Гримниру сзади и заговорил, пластины его хауберка засверкали, точно вороньи перья.

– Я посмею, – сказал он голосом, в котором звучал могильный холод.

Гримнир обернулся. Существо с необъяснимым изяществом подняло руку и, раскрыв ладонь, сдуло в землистое лицо Гримнира белый порошок. Он подействовал мгновенно: Гримнир оступился и скорчился от боли, словно высокое существо его подожгло.

И тогда Этайн ринулась вперед. Она видела достаточно. Хотя Бран попытался затащить ее обратно в заросли, она вырвалась и выбежала из-под хоть как-то укрывавших ее тисов. Как там назвала ее Мэйв? Светоч Христа? Что ж, этот свет воссияет, пусть и в защиту безбожника Гримнира. Сердце ее наполнилось верой, положившись на ее силу, Этайн позволила славе Всевышнего говорить за нее:

– Он не твой, эльф! Сними свое заклятье и возвращайся в тень!

Бледный князь Туат полуобернулся и, приподняв брови, остановил на ней взгляд изумрудных глаз. В них блеснуло узнавание.

– А, ты, – сказал он. – Ступай спать, дитя. Это тебя не касается.

Он пренебрежительно махнул на нее рукой – но и от этого Этайн вдруг почувствовала, как тело наливается тяжестью. Она ощущала такую усталость, что едва могла пошевелиться. Ей так хотелось поспать… хоть несколько часиков…

Ты светоч Христа!

Далекий голос Мэйв отрезвил Этайн. Она встряхнулась и сбросила с себя чары Туат, словно ничтожную горсть песка.

– Пес Сатаны! – она перекрестилась. – Я заклинаю тебя, эльф, заклинаю силой истинного Бога и всех живущих – покинь это место!

Туат с шипением отшатнулся, словно сам звук ее голоса жег его, как вынутые из огня уголья. Он выпрямился и хотел было заговорить, но темноволосая женщина его опередила. Она с присвистом произнесла слово на языке более древнем, чем весь людской род, а затем запела. Ее тихая ритмичная песнь – ее погребальный плач – призывал смерть на голову женщины. Перед глазами Этайн встали высокие меловые скалы у ирландского побережья, зеленые от тины; у обрыва стояла рыжеволосая женщина, ее плащ трепало ветром. Ее глаза покраснели от слез – она оплакивала потерянную любовь, отобранную богами и морем, она взывала о помощи к Морриган. Когда песня достигла кульминации, на плечи Этайн легла вся тяжесть ее горя. Это было ее собственное горе – столь тяжкое, что в этой печали можно было утонуть. По щекам против воли побежали слезы, в поисках утешения Этайн сделала шаг к пропасти Каррай Ду… и остановилась. Тяжесть исчезла.

– Господь пастырь мой, – сказала она черноволосой ведьме. – Милость моя и прибежище моё, заступник мой и избавитель мой – Бог мой, научающий руки мои для битвы, персты мои – для войны! – Этайн наставила меч на мужчину и женщину. – Предупреждаю в последний раз: сын Балегира не ваш! Изыди, эльф, и прихвати свою потаскуху с собой! Оставь мир людей в покое!

Бледное лицо Туат скривилось в гримасе ненависти. Он выступил вперед и положил ладонь на рукоять меча с листообразным лезвием.

– Ах ты нахальная мелкая обезьяна! Хочешь забрать этого жалкого фомора себе? Тогда давай посмотрим, чему научил твои руки Распятый Бог! – Он вынул меч из ножен – звякнул металл. – Сражайся или беги. Все одно.

Этайн не тронулась с места.

Слово Его станет твоим клинком!

– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое…

Туат внезапно отпрянул назад, пошатнулся; звякнули пластины, послышался треск – в защищенную хауберком грудь вонзилась стрела.

– Да приидет Царствие Твое. Да будет воля Твоя и на земле, как на небе! – прорычал за спиной Этайн Бран из рода И Гаррхонов. Когда прозвучало последнее слово молитвы, сребробородый гаэл уже успел вложить на тетиву и выпустить еще одну стрелу. Она воткнулась едва ли в полудюйме от первой: ивовое древко с широким наконечником с той же силой прошило кольчужные пластины на груди Туат. – Беги к своему другу, девочка! – произнес Бран, доставая из колчана третью стрелу. – А мы покончим с этими жалкими тварями, да, парни?

– О да! И озолотимся вдобавок! – заревел Дунлайнг. – Вон та баба – ценная добыча! Сама дублинская ведьма! Бьюсь об заклад, славный король Бриан набьет нам карманы серебром, если мы принесем ему ее миленькую голову!

Этайн кивнула и со всех ног ринулась налево. Эльф попытался ее остановить, но третья стрела – выпущенная так близко от лица, что оперение чуть не запуталось в серебряных волосах, – заставила его обернуться к Брану.