Сначала ему показалось, что прогноз оправдался. Супруга и правда стала спокойней, она не отходила от младенца и истерики закатывала значительно реже. Но радовался он недолго: постепенно он начал замечать в доме вещи для девочек. Он, естественно, удивился, и супруга пояснила — это для будущей дочки.

— Она тогда даже не была беременна… Но я решил, что это безобидное чудачество. Женщинам нравится шить платья! Пусть себе развлекается… Я не понял, что это плохо. Кто бы понял?

С годами маленький Олег, сначала солнечный и открытый всему миру, становился все более нервным и запуганным. Уже в три года он начал шарахаться от женщин в пышных ярких платьях. Константин замечал это, пытался обсудить с женой, однако та заверяла, что ему просто чудится.

Правда открылась, когда он случайно пришел домой раньше срока.

— Другие в такой ситуации любовника застают… А я потом подумал: лучше бы был любовник. Это хоть понятно!

— Что она делала на самом деле?

— Она издевалась над нашим сыном.

Оказалось, что женщина одевала Олега в девичьи платья и избивала. Не сильно: если на его теле и оставались синяки, то совсем маленькие. Но даже этого хватило, чтобы серьезно повлиять на психику ребенка.

— Я не понимал, почему она это делает, — признал Константин. — Она тоже не могла объяснить. Кажется, она и сама не знала! Но я видел: это доставляет ей удовольствие.

— Почему ты не развелся с ней?

— Я хотел! Но не смог…

Жена со слезами уверяла его, что она исправится. Она уже была беременна вторым ребенком, им только дали квартиру. Если бы он бросил ее в таком положении, это обернулось бы грандиозным скандалом. Поэтому Константин предпочел поверить ей, хотя его инстинкты били тревогу.

— Советское же было время… Нужно быть как все, не высовываться, не выносить сор из избы.

— Это не оправдание, — холодно заметил Ярослав.

— Я знаю. Но тогда такого оправдания мне хватало.

На последних месяцах беременности женщина успокоилась, с рождением младенца у нее почти не осталось свободного времени, и Константин решил, что беда наконец прошла стороной.

Ему потребовалось несколько лет, чтобы убедиться: ничего еще не закончилось. Возможно, не закончится никогда. Его жена почти не проявляла интереса к младшему сыну, она ухаживала за ним по мере необходимости и не более того. Все ее внимание было сосредоточено на Олеге, которому она жизни не давала. Константин пытался прекратить это, отвозил ребенка то к родителям, то в пионерский лагерь. Но она умудрялась забрать его и снова вернуть под свое крыло.

— Я пытался поговорить с Олегом, убедить его, что нужно быть более терпимым к маме… Мне показалось, что он снова стал веселым, и я решил, что она оставила его в покое… При мне-то она никогда этого не делала! Понимаешь, я был полностью уверен, что ничего серьезного моему сыну не угрожает! Клянусь тебе, я даже не сомневался!

— Мне клясться не надо. Я тут ни при чем.

— Если бы я только знал… Если бы знал…

В то лето жена с детьми уехала в деревню, как обычно, а он остался в городе — работа не отпускала. Его не было рядом, когда погиб его старший сын, и ему пришлось довольствоваться той же версией, что и милиции — о том, что мальчик упал с чердака.

Но полностью поверить в это у Константина уже не получалось. Милиция приняла версию, потому что не было оснований для иного. Семья всегда была на хорошем счету, никто не жаловался, никто ничего не знал. Поэтому жуткие травмы на голове мальчика посчитали следом падения. Ну а то, что Олег был в одних трусиках, да еще и чистый, как будто одежду, в которой он упал, с него сняли… Кто стал бы присматриваться к такому? Кто понял бы, что это важно?

— Ты должен был рассказать им! — не выдержал Ярослав. — У тебя рос второй сын! Второй маленький мальчик в доме — тебя это не насторожило?

— Я думал, что ее ненависть связана только с Олегом… Его было не вернуть. И я не был уверен, что это она! Я спрашивал ее, и она плакала, клялась мне, что она тут ни при чем…

— Так она и сказала бы тебе правду!

— Что сделано, то сделано, — отрезал Константин. — В ту пору я уже подумывал о новом… деле. Мне было невыгодно привлекать к себе внимание милиции. Я просто хотел, чтобы мы жили нормально!

Но кое-какие меры он все-таки предпринял. Он настоял на том, чтобы его жена вышла на работу. Арсению исполнилось шесть лет, он как раз пошел в школу, следить за ним было не нужно. У женщины оставалось совсем мало времени наедине с сыном. Константин решил, что она просто не успеет сделать ничего плохого, даже если захочет. Арсений рос куда более спокойным, чем его брат. Отец решил, что опасность миновала.

Наступили девяностые, развалился Союз. Константин решился на то, что сам он звал бизнесом и что по факту являлось мошенничеством. Это обеспечило его семью — и позволило его жене уволиться с работы. Конечно, этим он был встревожен, но решил, что Арсений стал старше и мог постоять за себя. Да и она изменилась!

Он не знал, что происходит в его доме, он там только ночевал, да и то не всегда. Арсений оставался наедине с матерью, и сложно сказать, что происходило между ними. Но тихий голос совести шептал Константину: ничего хорошего из этого не выйдет. Его жена больна и никогда не получала лечения. Она не могла стать здоровой!

В девяносто восьмом его посадили. Его семья на суде не присутствовала, а сын навестил его в тюрьме только один раз. Но и этого Константину хватило, чтобы понять: все эти годы он был слеп. Не важно, сколько денег он дал своему сыну, какое образование обеспечил, какую квартиру обставил. На него смотрело настороженное существо, привыкшее к страданию. Арсений не чувствовал по отношению к отцу ни жалости, ни симпатии. Он пришел лишь по одной причине: сказать, что между ними не должно быть никакой связи.

— Я пытался расспросить его, как он, что с ним происходило… А он сказал мне, что уже слишком поздно.

«И он был прав», — невольно подумал Ярослав.

Гончаров-старший еще пытался связаться с семьей, но это были наивные попытки. Его звонки оставались без ответа, его письма уходили в пустоту. Зато у него появилось много свободного времени на размышления, тюрьма этому способствует.

Вот тогда он и понял истинный масштаб горя, принесенного его неведением, безразличием, закрытыми глазами. Его жена была тяжело больной женщиной. Переодевание мальчиков в девичью одежду было лишь верхушкой айсберга. Что она делала дальше — не знал никто, но у нее были часы на проявление садистских фантазий. Речь шла о матери, которая, возможно, убила маленького беззащитного сына. Если она способна на такое, она уже не остановится ни перед чем.

О том, что жена пропала без вести, Константин узнал от общих знакомых. Никаких других версий, кроме немолодой уже женщины, заблудившейся в лесах, тогда не рассматривалось. Но он чувствовал… Он и сам не мог толком описать это чувство. Уже тогда у него появилось ощущение, что он породил монстра.