И только теперь сообразил, что происходит, – самолетуже начал разбег по лугу, все ускоряя бег; знакомый шум двигателей Спартакчитал, как книгу: «Дакота» вот-вот оторвется от земли, проситься наружу поздно,да и не стоит, откровенно-то говоря, – там чертовски неуютно дляпартизан...

Вытянув шею, он ухитрился разглядеть в иллюминаторе новыетрассы, летевшие сзади, пытавшиеся нащупать самолет – но «Дакота», какбезошибочно определил Спартак, только что оторвалась от твердой земли и,натужно воя моторами, взмывала все выше в ночное небо.

...Беата, легонько подтолкнув его в бок кулачком, ехидносказала:

– У тебя сейчас берет свалится... Как деревенщина, честноеслово.

– Красиво... – сказал Спартак.

Как ни грустно это признавать советскому человеку, нолондонский собор святого Павла был гораздо выше, больше и величественнееИсаакия. А впрочем, Спартак тут же подыскал неплохое уточнение: Исаакийвозведен в царские времена, а вот пусть они попробуют превзойти советскиестроительные достижения, империалисты хреновы, колонизаторы, угнетателииндусов...

Собор тем не менее впечатлял. Бомбежки его счастливымобразом не накрыли. Домам, стоявшим меж ним и какой-то плюгавой церковью,повезло гораздо меньше: там простирался огромный пустырь, где в высокой траветянулись утоптанные тропинки, там и сям виднелись таблички на воткнутых в землюкольях. Сам он ни за что бы не догадался, но бывавшая до войны в Лондоне Беатамоментально объяснила: тут немецкие бомбы сравняли с землей сразу несколькоулиц, остался пустырь, а таблички как раз и есть названия бывших улиц...

Вообще, уже в первую прогулку он понял, что досталось городуЛондону на всю катушку. Разрушений масса, а за уцелевшими домами нет прежнегоприсмотра: общественные здания с облупившимися фасадами, металлические решеткисрезаны на переработку. На одном из пустырей у разрушенной церкви Спартаксобственными глазами видел натуральный свинарник, устроенный на скоруюруку, – зато на других пустырях цвели ландыши, белая сирень.

– Город не узнать, – сокрушенно сказала Беата, когдаони двинулись по одной из бывших улиц, – утоптанной тропинке с непонятнымиСпартаку надписями на указателях. – Раньше здесь было так красиво...

Спартак молчал, поддерживая ее под локоть. Очередной витоксудьбы оказался чересчур уж сильной эмоциональной встряской. Внезапно очутитьсяв Лондоне – это, знаете ли, переживание не из рядовых...

Хорошо еще, что к нему особенно не цеплялись – ни здешниеполяки, ни тем более англичане. Спасибо Беате, это она сразу сумела наладитьвсе должным образом и наспех проинструктировала Спартака в машине, везшей их саэродрома. Во избежание возможных сложностей, просто-напросто не следуетговорить всей правды: ну да, еще один поручик из подполья, и не более того.Польский знает плохо, потому что перед самой войной приехал из Бразилии, где,собственно, и провел с родителями всю сознательную жизнь. «Мало кто бывал вБразилии, – сказала Беата позже, в казарме, разместившейся в чьем-то конфискованномдля военных нужд поместьице близ Лондона. – Шанс попасть на «земляка»очень уж невелик, а врать насчет попугаев, обезьян и индейцев-людоедов тысможешь, сдается мне, язык у тебя подвешен. Если рассказать всю правду, в тебяобязательно вцепится контрразведка, они тут, в тылу сидя, от бездельяозверели... Черт с ним. Я тебя делом проверила, при чем тут эти тыловые крысы?»

А в общем, никто их на допросы и не таскал – у Беаты тутбыли какие-то достаточно высокопоставленные знакомые, прекрасно ее знавшие, аза компанию и Спартак проскочил мимо здешних особистов, которые, естьподозрения, во всем мире одинаковы и милыми, душевными людьми поименованы бытьне могут... Всем было не до них – тут шла своя деловая суета, кипели своизаморочки. Оставалось сидеть смирнехонько и ждать, когда их перебросят назад вПольшу.

Вот Спартак и разгуливал третий день по древнему городуЛондону – в мундире британского фасона, украшенном соответствующими нашивкамипольских вооруженных сил за границей, в берете цвета хаки с коронованным орломи прикрепленными под ним звездочками поручика. И, между прочим, Беата говорила:ходили слухи, что их собираются наградить, чуть ли даже не английскимимедалями. Так оно на войне и бывает: наградить, по совести, следовало бы оченьмногих, но все они далеко, за линией фронта, и только они с Беатой наличествуютвживую.

Спартак в раздумье покачал головой. С одной стороны,английская боевая медаль – это несомненный почет, с другой же – дома придетсяобъяснять еще и это... Вообще, собирается он домой или нет? Этот вопрос как-тосам по себе уползал в глубины сознания, думать над ним не хотелось, и всетут...

– Сэр!

Он остановился. Беата, метрах в десяти от него, разглядывалагруду кирпичей, откуда торчали металлические балки: судя по печальному виду, сэтим местечком у девушки связаны давние воспоминания. А совсем рядом оказаласьмашина, откуда выглядывал, дружелюбно улыбаясь, человек в штатском, показывалкакую-то карту и трещал нечто неразборчивое.

Карта города, ага. Не знает, как проехать. Только чем же емупомочь, если мы сами не тутошние? Спартак развел руками, сожалея, что не знаетна английском ни словечка.

Человек настаивал, тыча пальцем в карту, он выгляделнастолько озабоченным и несчастным, что Спартак невольно согнулся в трипогибели, заглядывая в карту, как будто прекрасно в ней разбирался...

Улыбчивый человек в штатском вдруг выбросил руку, и Спартаксогнулся пополам от жесточайшего удара в горло, который и сам прекрасно умелпроводить. Дыхание перехватило, словно навсегда запечатало, он отчаянно пыталсяпротолкнуть в глотку воздух – а его уже головой вперед закидывали на заднеесиденье. Он расслышал еще крик Беаты – но машина рванула с места, и кто-то начистейшем русском языке прикрикнул:

– Лежи смирно, падла! Отбегался...

Он поневоле лежал смирнехонько – сразу два человекаприпечатали его к сиденью, скрутивши так, что пошевелиться не было никакойвозможности. Понемногу удалось протолкнуть в горло немножко живительноговоздуха – полное впечатление, куском – а там и дыхание наладилось, но особойрадости это не принесло. В том, что он серьезно влип, сомнений никаких неоставалось.

Вокруг раздавался обычный уличный шум – гудки машин,разговоры. Никто ничего не замечал – с какой стати? – и в голову Спартакупоначалу полезли самые дурные оптимистические мысли: сейчас Беата куда-нибудьсообщит, кто-нибудь примет меры...

«Интересно, какие такие меры? – издевательски вопросилневедомо откуда возникший в сознании язвенник. – Какие такие меры могутбыть? Вы что, гражданин Великобритании, а?»

И крыть тут было нечем. Машина остановилась ненадолго,послышался скрип распахивающихся ворот – петли приржавели, давно несмазывали, – и вскоре Спартака потянули за ворот френча:

– Эй, вылезай... фельдмаршал!