– А, и это мы должны считать смягчающим обстоятельством,да? – позволил себе повысить голос Берия, снова переходя на «ты», что былововсе уж скверным знаком. Все-таки взбешен... – Не ты крутил шашни сбелополяцкой панночкой, не ты обрюхатил ее? Может, и не ты помогал выкрастьдвигатель ФАУ? А если именно ты помогал, то, быть может, ты доставил егоаккурат в Москву? А, не в Москву? Тогда куда, позволь спросить?.. Не слышу!

Нарком внутренних дел жахнул ладонью по столу и тут же успокоился,откинулся на спинку кресла.

– Короче, не хочу я с тобой долго разговаривать. Родина илично товарищ Сталин доверили тебе ответственное задание, а ты...

– Я...

– Если б ты захотел, – жестко перебил Берия, – тоза три с половиной года нашел бы способ вернуться через линию фронта. Идоложить о выполнении задания. А потом воевать там, куда тебя пошлет твоекомандование, а не там, где захочется тебе лично.

Спартак не слушал – до него только что вдруг дошло. Онпомотал головой и спросил охрипшим вдруг голосом:

– Лаврентий Павлович... Товарищ нарком... Что вы про неесказали?

– Про кого? – сдвинул брови к переносице Берия.

– Про эту... панночку... Вы сказали, что я ее обрюхатил?Получается... Значит, Беата беременна? Где она?!

– А она тебе разве не говорила?

Нарком медленно снял пенсне и посмотрел на Спартака с чутьжалостливым интересом – так какой-нибудь патологоанатом разглядывает обнаженныйтруп девчонки, угодившей под трамвай в самый расцвет сексуальнойпривлекательности, – помолчал немного и заметил со вздохом:

– Знаешь, Котляревский, я ведь редко ошибаюсь в людях. Но втвоем случае я вынужден честно признать: я ошибся, причем капитально. И дело нев моем поручительстве перед товарищем Сталиным – дело исключительно в тебе...

– Что с Беатой?!

Берия поморщился и вновь надел пенсне.

– Держите себя в руках, арестованный! М-мальчишка... –он помолчал, жуя губами, словно пробуя это слово на вкус, и сказал: – Ничего ствоей лярвой не сделалось, кому она, на хрен, нужна?! Или ты уверен, что НКВДтолько тем и занимается, что сажает всех без разбора? Делать нам большенечего... Жива и здорова, пару месяцев еще поиграется под нашим ненавязчивымприсмотром, а потом, если не захочет ребеночка потерять, должна малостьподуспокоиться... Ты бы, Котляревский, о себе лучше подумал. Как думаешь, чтотебя ждет за все твои художества?

– Расстрел, – мрачно предположил Спартак.

– Ага, щас! – презрительно усмехнулся нарком. –Размечтался, летун вертлявый... А четыре расстрела не хочешь?.. Трибунал,конечно, может заменить и пожизненным – но тут, сам понимаешь, я ничем помочьне могу, даже если б захотел. А я теперь, признаться, вовсе не горю желаниемпомогать, – он наклонил высокий лоб с залысинами. – Разве что впамять о нашем знакомстве...

И достал из бокового кармана темно-зеленый мешочек размеромс ладонь, небрежно бросил Спартаку. Спартак поймал. Аккуратненький и прочныйармейский кисет, туго набитый весьма неплохим, судя по запаху, табачком.

– Это в качестве последней сигаретки перед смертью, –учтиво пояснил Берия. – Покуришь на рассвете, когда за тобой придут, меня,может быть, вспомнишь добрым словом...

– Спасибо, – сказал Спартак холодно, но кисет в карманопустил.

– А теперь уйди с глаз моих, Котляревский, видеть тебя нежелаю.

Берия, судя по всему, нажал ногой скрытую под столом кнопку– потому как бесшумно отворилась дверь и давешняя пара полковников тут женарисовалась на пороге...

Когда Спартака увели, Берия задумчиво хмыкнул, побарабанилпальцами по столешнице в ритме «Сердце красавицы склонно к измене», потом снялтрубку телефона, постучал по рычажкам, подождал соединения. На том концепровода что-то спросили, и Берия, глядя на закрывшуюся дверь, уверенно сказал вмикрофон:

– Да. Мое мнение – да. Использовать будем на полную катушку,уж больно интересный вариант наклевывается... Согласен. Ну, пусть покапоработает железным дровосеком на благо Родины, а там посмотрим.

...Однако, вишь ты, для Котляревского обошлось пятнашкой.Тоже, конечно, не сахар, но все ж таки не расстрел, верно? Черт знает, почемутрибунал смягчил приговор, Спартак на эту тему как-то не думал. Хотя с моментаего насильного возвращения в Союз прошла уже уйма времени, мысленно он все ещебыл там, в Лондоне, потому что именно в Лондоне рядом была Беата...

Господи, она ждет ребенка... Его, Спартака, ребенка! Почемуон здесь, почему не возле любимого человека?!

А в мир реальный он вернулся только на вокзале.

...Он сидел на корточках среди толпы людей в тюремных робах,возле вагона, с виду напоминавшего багажный – те же косые прутья решеток наокошках. Вагон, по всей видимости, загнали на запасные пути – шум вокзала,свистки маневровых паровозов и лязг вагонных сцепок доносились приглушенно,издалека. И все звуки перекрывал надрывный лай собак, которых на короткихповодках удерживали оцепившие группу этапников – вот тут Спартак с полнойясностью и ощутил себя заключенным – хлопчики в форме НКВД с голубымипетлицами. Вынырнувший в действительность Спартак с удивлением осознал, чтовокруг вовсю буйствует весна, пригревает солнце и мир видится уже не черезсерую пелену, а разноцветными красками, хотя оттенков было не так уж и много.Но все равно Спартак очумело глазел по сторонам, вдыхал чертовски вкусный послекамеры воздух и потихоньку понимал, что жизнь продолжается. И пусть сия жизньнаверняка готовит ему очередные фортели и кренделя, от которых он уже порядкомустал, но, если честно, все же эти сюрпризы куда лучше тупого меряния шагамикрохотной одиночки с маленьким, густо зарешеченным окошком под самымпотолком...

В цепи охранников произошло движение, собаки не лаяли уже, ахрипели, оскаленные морды прямо-таки пузырились от пены. Толпа людей в робах(среди которых чем-то неуловимым выделялось человек десять-пятнадцать) тожеколыхнулась, однако многие позволили себе лишь переменить позу.

Из оцепления выступили двое с офицерскими погонами: капитанс помятым лицом и красными, будто с недосыпа, глазами и высокий молодойлейтенантик с кожаной папкой в руках.

– Построиться! – хриплым голосом гавкнул капитан ипотянулся за папкой.

Сидящие вразнобой поднялись на ноги, построились в двекривые шеренги. Спартак машинально прикинул, что одновагонников набираетсячеловек пятьдесят.

– Значит, так, осужденные! Я начальник этапа капитанНиконов. Рядом со мной мой заместитель лейтенант Виноградов. Короче, сейчас яназываю фамилии, и каждый быстро называет свое имя, отчество, статью и срок.Поехали, в общем. Абаладзе!..

В ходе переклички Спартак, сам не зная почему, вслушивался ввыкрикиваемые ответы. Статьи большей частью были политические, но попадались исугубо уголовные. Со своего места он не мог рассмотреть «уголков», но у негоотчего-то возникла уверенность, что именно они выделялись на фоне прочегоконтингента. Дошла очередь и до него, и он крикнул в ответ на свою фамилию: