Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ни за что.
Джеймс с силой оттолкнул мистера Мирта, и тот по инерции сделал несколько шагов вперед, едва не сорвавшись с края паровоза. Языки вырывающегося пламени опалили его лодыжку, и он на миг отвлекся, сбивая с брючины огонь. В своих охотничьих сапогах Джеймс и здесь занимал позицию более выгодную — огню сложнее было бы добраться до него.
— Остановись! — снова выдохнул мистер Мирт.
Он поднял руки в примиряющем жесте, но Джеймс, кажется, только и ждал подходящего момента — он кинулся вперед, норовя подсечь мистера Мирта и уложить его навзничь на крышу паровоза. Ему это удалось — он уселся сверху, одной рукой удерживая мистера Мирта на месте, а другую занося для удара.
— Джеймс! Давай поговорим, прошу тебя! — крикнул мистер Мирт.
Джеймс мотнул головой, отчего выбившиеся из узла волосы закрыли его лицо, и ударил. Мистер Мирт мотнул головой, уворачиваясь, и удар пришелся в крышу. Джеймс зашипел — костяшки обожгло, — и этой заминкой успел воспользоваться мистер Мирт, скидывая его с себя и поднимаясь на ноги.
Паровоз мотнуло — потеряв управление, машина неслась вперед, и вот-вот готова была случиться катастрофа. Мистер Мирт знал, что либо взорвется котел, либо машина сойдет с рельс, либо врежется прямо в стену дворца Цикламенов — но катастрофы сложно было избежать в любом случае.
Все, что он мог, — попробовать спасти себя — и Джеймса.
— Хочешь драки? — крикнул он. — Получи!
Джеймс встал на ноги и обернулся на крик, готовый принять удар — но удара не последовало. Вместо этого мистер Мирт налетел на него всем телом и обхватил поперек пояса.
— Голову береги, — шепнул он на ухо Джеймсу, сталкивая обоих вниз.
* * *
Для мисс Амелии их падение происходило так медленно, словно само время перестало течь и все замерло. Все вокруг — кроме двух крошечных фигур, летящих с крыши объятого пламенем паровоза.
— Они же разобьются, — беспомощно прошептала она, хватаясь за единственную опору, которая только была рядом с ней, — за крепкую руку Джона Ортанса.
Ортанс и сам был бледен — знаменитое хладнокровие оставило его.
— Все будет в порядке, — прошептал он, стремясь скорее успокоить мисс Амелию, чем даже убедить самого себя.
Цзиянь с трудом поднялся с пола, на котором сидел, баюкая раненую руку, и спросил:
— Что произошло?
— Они… упали, — прошептала мисс Амелия. — Дрались на крыше и упали…
Мистер Уолш, неотрывно смотревший в окно, крикнул:
— Смотрите, я вижу их! Они живы! Живы!..
* * *
Совершеннейшим чудом ничего не сломав, мистер Мирт встал на колени посреди засыпанного снегом поля. Он пошевелил шеей, убеждаясь, что не травмировал голову, и огляделся. Револьвер он успел засунуть за ремень брюк, и тот чудом не выпал за то время, что он летел с паровоза и катился по земле.
Джеймс с трудом встал на колени в паре футов от него. Он выглядел совсем растрепанным, но тоже, кажется, был в порядке — по крайней мере, не было видимых повреждений.
— Что ж, мы еще живы, — пробормотал мистер Мирт, обращаясь неизвестно к кому.
Объятый огнем паровоз несся вперед и в скором времени исчез из поля зрения. Но теперь никто не пострадает от взрыва — и это внушало мистеру Мирту определенную надежду на хороший исход.
Но главная проблема стояла перед ним — растрепанный, припадающий на одно колено Джеймс шел к нему, сжимая револьвер в руке.
Мистер Мирт огляделся.
Они все еще были посреди неизвестности, окруженные лишь снегом и черными линиями кустов. Слева слышался шум реки, не скованной снегом, — она текла далеко внизу, под обрывом. По другую сторону вздымался крутой холм, больше напоминающий гору. На самой ее вершине стояли дольмены в честь Короля фаэ, нынче совсем заброшенные и заросшие мхом. Мистер Мирт помнил это место другим.
Пейзаж вокруг напоминал традиционные ханьские гравюры — еще ребенком Габриэль любовался такими во дворце. От этого накатывало ощущение, что они с Джеймсом были всего лишь двумя крошечными точками, безвольными фигурками на холсте.
Вся их жизнь, каждый сделанный выбор, каждое сказанное слово — в конечном итоге все это привело сюда, в эту точку безвременья, в это пространство, лишенное ориентиров… Издалека раздавались крики. Пассажиры застрявшего посреди снежной тишины вагона были слишком далеко, чтобы иметь возможность вмешаться.
Джеймс остановился и вскинул револьвер.
— Джеймс… — мистер Мирт ответил тем же. — Давай поговорим. Только ты и я. Никого между нами нет.
— Нам не о чем говорить, братец, — Джеймс подошел ближе.
Рука с револьвером едва заметно дрожала. Видно было, что первый гнев спал, к Джеймсу постепенно возвращался рассудок, и хладнокровно спустить курок в лицо старшему почти-что-брату ему становилось все сложнее. Мистер Мирт чувствовал это, а потому поторопился увлечь его разговором.
— Ты проиграл. Давай признаем это. Ты был почти идеален, но тебе не хватило самой малости, и твой план раскрыли…
— Кто меня сдал? — синие глаза Джеймса сверкали яростью, обещая скорую расправу предателю. — Кто? Уилл? Отец Ронни? Старый Вэй?
— Я никого не знаю из этих людей и не знаю, о чем ты говоришь, — покачал головой мистер Мирт. — Но поверь, человек, который раскрыл твои карты, заинтересован в тебе больше, чем в Бриттском Парламенте. Ты хоть осознаешь, на что едва не обрек всех нас?
— Всех, кто покорно, как ослы на веревке, пошли за Уолшем? О, к кровавым переворотам вам не привыкать!
— Ты хоть сам понимаешь, что случилось бы потом?
Джеймс побледнел.
— Я… Я вернул бы себе престол. Люди бы вспомнили, кто их настоящий король! В ком течет серебряная кровь фаэ, кто действительно достоин вести за собой!
— Чужой кровью уже пролитую не вернешь, — печально произнес мистер Мирт. — На руинах Парламента ты бы стоял, гордо подняв флаг Блюбеллов, и считал бы, что так и должно? Я расстрою тебя: никто бы так не решил.
— Ты нарочно это говоришь, чтобы меня разозлить!
— Напротив. Я пытаюсь успокоить тебя, Джеймс. Ненависть застилает тебе глаза. Ты не понимаешь, что всего лишь пешка на шахматной доске.
Джеймс упрямо вздернул подбородок. С растрепавшимися по плечам черными волосами он выглядел, словно фаэ, только что вернувшийся из Холмов, величественен и прекрасен, и мистер Мирт знал, что вот-вот это хрупкое сердце в его грудной клетке разобьется на тысячу осколков, но продолжил говорить.
Для каждого бывают времена,