— Полчаса назад Константина Игоревича перевели в реанимацию, у него произошла остановка сердца, — беспокойно глядя на меня, сообщает она.

— Не может быть, — с вежливой улыбкой отзываюсь я, — я разговаривала с отцом час назад, и всё было в порядке. За это время просто не могло ничего случиться. — И всё бы ничего, но в собственном голосе я слышу дрожь.

— Алиса Константиновна…

— Вы мне врёте! — зло развернувшись, я дёргаю дверь палаты.

Никого.

Действительно, никого и паника ледяной рукой сжимает сердце. Папа не может умереть. Просто не может. Не после того, как заново научился говорить и начал сам вставать с кровати! Он не может бросить меня снова, потому что этого раза я могу и не пережить.

Чувствуя, что начинаю задыхаться, я ищу рукой опору.

— Алиса Константиновна! — кто-то хватает меня под руку и кричит в коридор: — Врача в двести десятую! Срочно!

— Он умер, да? — шёпотом спрашиваю я, чувствуя внезапную резь в животе.

— Нет, он в реанимации, все хорошо. Состояние стабильно… Мы следим…

И я бы поспорила, но в глазах темнеет, закладывает уши, а сознание уплывает. Не могу больше. Так — не могу. У меня больше нет сил держаться, нет сил улыбаться и быть сильной.

Папа…

Они в три голоса уверяли меня, что всё позади. Что ничего не случится, что он идёт на поправку. Что отец сможет довести меня до алтаря.

Нарастает боль в животе, меня бросает из жара в холод, и я падаю, но до пола не долетаю. Кто-то подхватывает, что-то говорит, но какая теперь разница…

Дышать становится всё сложнее, и впервые в жизни я самым банальным образом теряю сознание.

Глаза открываются не то чтобы с большим, но всё-таки трудом.

Взгляд без узнавания скользит по светлым стенам, потолку, двери и возвращается к ногам. Они укрыты одеялом и, пошевелив, я вижу как движутся пальцы под ним. Не паника, но растерянность.

Почему я в палате? Что случилось?

Голова кружится самую малость, но вспомнить почему-то трудно. Кто я? Алиса Полуночная, родившаяся 30 августа 1992 года, владелица книжной сети «Саркани». Уже неплохо, но что было вчера? Или сегодня?

Была примерка. Олеся отпросилась с работы, и мы поехали за свадебным платьем. О чём-то говорили, вроде даже важном, но мысли путаются, и вспомнить никак не удаётся. Всплывает только собственное отражение в платье мечты.

Не то.

Прощание. Дорога… Конечно, я должна была ехать к отцу и я поехала. Даже в палату поднялась, но что-то было не так. Зажмурившись, я хочу потереть глаза, но правая рука занята. Датчики, присоски и шланги. Да что со мной такое?..

Не со мной.

Оглушительно и резко, словно сковородкой по голове, накрывает осознанием. У папы остановилось сердце. В палате его не оказалось, сказали, что отец в реанимации. Обморок?.. Под кожей словно барабаны забили и, посмотрев на запястье, я вижу насколько быстрее начинает биться синяя жилка.

Ладно. Он жив, его вылечат, но не из-за обморока же я лежу пристёгнутая в стерильной больничной рубашке? В таких только операции делать, но я-то здорова. Здорова ведь?

Глазами нашарив в кровати маленький пластиковый пульт с красной кнопкой, я жму на неё дрожащими пальцами. Недолго, потому что новое открытие заставляет выронить вызов врача и застыть памятником самой себе.

Лучше бы я не помнила…

— Алиса Константиновна, вы меня слышите?

— Слышу, — мрачно отзываюсь я, сидя в уютном кабинете заведующего терапией.

— Вам необходимо операционное вмешательство, — продолжает уговаривать меня тёмноволосый мужик без имени, зато в белом халате, — иначе последствия могут быть катастрофическими.

— Насколько? — Я не слушаю, я ищу варианты и не нахожу.

— Вплоть до летального исхода…

С глухим стоном я откидываю голову на подушку, и именно в этот момент входит медсестра.

— Как вы себя чувствуете? — интересуется она с лёгкой улыбкой.

— Что со мной? — Может всё это мне приснилось?

— Алиса Константиновна, — запинается она, — я понимаю, что это неприятно, но такое бывает. В десяти случаях из ста, но случается.

— Что. Со. Мной.

— Вы потеряли сознание, — вздохнув, переходит она на деловой тон. — После осмотра терапевта и заведующего гинекологией, УЗИ органов малого таза и забора крови у вас была диагностирована гибель плода на сроке примерно четырнадцати недель. Вами было дано согласие на чистку путём выскабливания, операционное вмешательство успешно провёл зам. заведующего хирургическим отделением Пылов Игорь Иванович. В данный момент все показатели в норме, а вашему здоровью и жизни ничего не угрожает.

— Я действительно была беременна? — тихо, чувствуя как изнутри меня затягивает изморозь, спрашиваю я.

— Были, — сочувствующе улыбается она. — Но это не приговор, десять процентов всех беременностей становятся неразвивающимися…

Не приговор. Это не приговор.

Я не хотела ребёнка и вот, пожалуйста. Получите-распишитесь.

Первый смешок вырывается против воли, заставив медсестру замолчать. Лекция о втором шансе прерывается на середине, а её взгляд смешит. Не приговор? Конечно, нет.

Просто у меня не будет детей. И любящего мужа не будет. И по-настоящему счастливой семьи. У кого угодно, но не у меня. Мой предел — замуж по расчёту и череда любовников в перспективе. Заслужила ли я? Наверное, да, раз даже начавшуюся беременность не распознала. Четырнадцать недель. Это ведь больше трёх месяцев, во время которых я психовала, пила и занималась сексом не чувствуя ничего.

Это, вообще, возможно?!

Только у таких идиоток, как я. Хотя, стоп, я же…

— Как вы узнали срок? — резко прекратив веселье с ноткой истерии, я поднимаю тяжёлый взгляд на медсестру.

— По размеру матки и плода, — пожимает она плечами, — и по документам, которые привёз ваш жених.

— Привет.

На город только-только начинают опускаться сумерки. Жалюзи на окне раздёрнуты, видимо, чтобы парк за окном поднимал мне настроение. Раскрашенный всеми оттенками оранжевого, закат и виднеющиеся верхушки ёлок действительно красивы, но с задачей не справляются.