— Не верил. Знаю вас, поэтому не верил.

— Спасибо. — Дронго открыл дверь и вышел в коридор.

Генерал снова открыл глаза и посмотрел в спину Дронго.

— Негодяй, — усмехнулся он.

Ночью я вернулся к себе в отель. В небольшом холле сиделШирокомордый.

Увидев меня, кивнул с явным удовлетворением. Как будто я могкуда-нибудь исчезнуть. Я подошел к нему и спросил:

— Как доехали?

— Что? — Он явно удивился вопросу — ведь «идеальная мишень»должна молчать, когда в нее стреляют.

— Все прошло нормально? — продолжал я.

— Конечно, мы добрались на поезде. — Я все верно рассчитал.Самолет исключается, там регистрируют билеты и фамилию пассажира. А братьмашину, показывая кредитную карточку, они не решатся. Тем более что у такихтипов не бывает кредитных карточек. Они платят за все наличными.

И тут, не давая ему опомниться, задаю еще один вопрос:

— В Схетоне тоже все прошло нормально? Он явно испугался. Яговорил вполголоса; к тому же в холле, кроме сонного портье, никого не было, даи тот в этот момент говорил по телефону. Но все же Широкомордый оченьиспугался. Глянув по сторонам, он спросил:

— Вы о чем? Я вас не понимаю.

Я посмотрел на его пухлые пальцы. Этими самыми пальцами онпытал людей и убивал. Пусть даже таких же мерзавцев, как он сам. Возможно,именно Широкомордый прикончил ударом ножа несчастного пассажира в самолете.

— Все ты понимаешь, — пробормотал я сквозь зубы и направилсяк лифту.

Поднявшись наверх, я прошел в ванную и подставил голову подхолодную струю. Нужно успокоиться и просчитать варианты. Да, главноеуспокоиться и собраться с мыслями.

Я подошел к кровати. Легко сказать успокоиться… Ведь ятолько и думаю об Илзе. Представляю, что сейчас чувствует моя мама. И нельзя позвонитьей отсюда, потому что «наблюдатели», возможно, подключились к моему телефону. Ядаже не могу ее успокоить. Не могу позвонить ей и успокоить. Впрочем, что бы яей сказал? Какими словами успокоил бы ее? Представляю, как мама нервничает…

Не могу сосредоточиться — одолевают все те же вопросы,мучают все те же мысли. Я с удивлением замечаю, что стал меньше кашлять.Одержимые, говорят, почти не болеют. Может быть, и я в данный момент одержимненавистью. Хашимов даже не представляет, в каком я состоянии.

Итак, я в сложнейшей ситуации. Во-первых, Кочиевский знает,что среди убитых Хашимова не оказалось. И знает, что я в Париже. К тому жедогадывается, что я мог узнать какие-нибудь подробности у покойного Ржевкина.И, наконец, он убежден, что я не знаю адресов двоих знакомых Труфилова, живущихв Париже. С этой стороны у меня одни минусы.

Более того, люди Хашимова захватили в Москве мою дочь. ИХашимов мне не доверяет. После случившегося в Схетоне они меня возненавидели.Хашимов знает, что я получаю адреса только в День операции, и не сомневается втом, что мне пока неизвестны адреса Сибиллы Дюверже и Эжена Бланшо.

И мой самый большой минус — они захватили мою дочь. Отпустятже ее лишь в обмен на твердые гарантии. Вернее, им нужна голова Труфилова.Причем, насколько я понял, — живого Труфилова.

Итак, подытожим… Меня обложили со всех, сторон. ЛюдиКочиевского идут за мной по пятам, а Люди Хашимова будут ждать моего сигнала. Ивсем нужен Дмитрий Труфилов. Одним — в качестве покойника, другим — как единственныйсвидетель. А мне нужна живая Илзе. Плюс согласие Кочиевского по-прежнемуплатить мне за каждый день моего пребывания за рубежом. Задачи почтинеразрешимые, но я обязан найти выход, обязан помнить: самая главная моя цель,освобождение Илзе. Все остальное не так важно. Ни деньги, ни мое здоровье, нидаже жизнь. Смотрю на часы. Близится полночь. Нужно дождаться, когдаШирокомордый поднимется в свой номер, а потом выйти из отеля, чтобы позвонитьпо обычному телефону.

Но это можно сделать и через час. Я уверен, мать все равноне заснет, пока не дождется моего звонка. Надо просчитать все варианты,просчитать таким образом, чтобы исключить ошибку. Трупы, которые я виделсегодня по телевизору — эти кадры до сих пор крутят по всем европейскимканалам, — могут произвести впечатление даже на менее искушенного человека.Представив, что на месте убитых могла оказаться и моя Илзе, я сжал кулаки,заскрипел зубами.

Но ненависть — плохой советчик. Если я буду так нервничать,то ничего путного не придумаю. Усилием воли заставляю себя успокоиться. Мненеобходимо успокоиться. Необходимо взять себя в руки и продумать план действий.У меня есть только один козырь. Они не знают, что мне известен парижский адресСибиллы Дюверже, не знают, что перед смертью Игорь Ржевкин успел сказать мне:именно у нее можно найти Труфилова. Кочиевский убежден, что я пока ничего незнаю.

С другой стороны, кто-то третий успел подложить взрывчатку вмашину Ржевкина. На засаду в Схетон наверняка отправились несколько людейКочиевского.

Я уверен: в Схетон за мной поехали двое. Тогда получается,что за мной следят не двое, а трое людей полковника. Значит, именно третийприехал к офису компании Ржевкина и установил в машине взрывное устройство? Янемного разбираюсь в таких вещах, хотя никогда не занимался диверсионнойработой. На установку подобного устройства потребовалось две-три минуты. Нужноподключить взрывное устройство к системе зажигания, чтобы оно сработало в тотмомент, когда машина тронется с места. Две-три минуты, не менее. Когда я вышелот Ржевкина и поймал такси, прошла минута, от силы полторы. К тому времениРжевкин тоже успел выбежать из здания. Он наверняка смотрел на свою машину.Значит, у «третьего» времени в запасе не было. То есть он бы не успелуправиться с автомобилем Ржевкина. Не говоря уже о том, что требовалосьотключить систему сигнализации.

Но тогда выходит, что решение об устранении Ржевкина былопринято Кочиевским еще до нашего разговора. Он справедливо рассудил, что нестоит оставлять в живых такого свидетеля. А может, бомбу подложили рано утром,когда Ржевкин только приехал на работу? Нет, не может быть — я сразу отметаютакой вариант. Кочиевский не пошел бы на подобный риск. Ржевкин мог уехатькуда-нибудь по делам, мог просто выйти до нашей встречи и сесть в свою машину.

И тогда наша встреча могла сорваться. Если я все правильнорассчитал, то убийца должен был приступить к установке взрывного устройства втот момент, когда я вошел в офис. За мной никто не следил, это я проверял. Гденаходился Ржевкин, знал только Кочиевский. Ему было важно устранить опасногосвидетеля только после моей с ним встречи. Так и случилось. Значит, третий«наблюдатель» существует.

Я расхаживаю по своему номеру. Глухая стена, что напротивмоего окна, все больше раздражает. Раздражает как некий символ моих попытоквырваться из тупика, в котором я оказался. Значит, Кочиевский отправил за мнойтроих «наблюдателей». Троих. Двое из них сопровождают меня, непосредственноследуя за мной, а еще один находится на «подстраховке». Очень умный шаг. Вычислитьтретьего чрезвычайно сложно. Ведь он, в сущности, не следит за мной, появляетсятолько в тех местах, которые ему указывает Кочиевский.