Ныне же ему приходилось буквально ломать себя, заставляя шарики-ролики в голове крутиться быстрее, забывая о равновесии «за» и «против»: «Нельзя требовать импровизаций. Экспромт приходит неожиданно. Будь он проклято! – Недокуренная сигарета, словно она главная виновница всего, была безвозвратно раздавлена и смята. Андрей Анатольевич встал, прошёлся по каюте, разминая затёкшие ноги. – Наблюдатель-разведчик, британский крейсер… О! Конечно! Несомненно! Мы влезли в это времечко, как слоны в посудную лавку, и, естественно, взбаламутили воду, пустив долгую рябь. И уже второй раз за такой короткий период приходится предпринимать радикальные решения. Что ж дальше-то будет?»

Оказалось, что прагматичные фантазёры в столовке и курилке рассмотрели на досуге и этот вариант. Иначе откуда столь быстро посыпавшиеся предложения…

– «Англичанин» так просто не уйдёт и не отступится – у него наверняка конкретная задача! Как только эти говнюки увидят «Ямал», все наши потуги на тактическую неожиданность в Тихом обнуляются.

Тут и выскочило первое – «диверсия»!

– Дубасов ничего не может предпринять. Действовать в открытую – война с Англией. Иных средств у него нет. Даже по аналогии с крейсером «Мэн».

– А если устроить маленький карачун уже в Карском море, в проливе?

– Ещё хуже. Кроме русских броненосцев, нанести вред британцу там больше некому. Вот все шишки и выпадут. Поэтому бить надо сейчас, пока есть куча свидетелей, что российские корабли мирно стоят в Екатерининской гавани.

– А что мы можем успеть? Дубасов известил о сроке выхода отряда – через двадцать часов!

Вот здесь выскочило второе – «вертолёт». Затем третье – «бомбить»! Чем? И следом – «поджечь». Больше нечем. И оказалось, что почти всё готово. В теории. Бензин, соляра (тут всё пойдёт)… и напалм – замешать натрий с калием, что наличествует в грузе, как строительная противоморозная добавка. Химики предложили несколько вариантов. В общем, обещали набодяжить. Всё залить в трофейные деревянные бочки из-под ворвани, которые идеально расколются от удара. И сама ворвань неплохое дополнение к загустителю. И пилот, отвоевавший пусть годик в Афгане, но имевший представление о бомбометании.

«Вот сукины дети! – Это уже почти восхищённый комментарий капитана… мысленный. – Пошёл ли я на поводу? Да! Поспешил? Возможно. Но пока “Ямал” отмахает мили до дистанции, нужной вертолёту при его максимальной дальности. С учётом, что связка бочек сожрёт и километры, и лишнюю горючку – туда пятьсот, сюда пятьсот… и как оно там повернёт… Вдруг “ишак” сам сдохнет. А пока… А пока на подготовку и просчёт всех нюансов у нас есть целых десять часов».

В дверь постучались и почти без паузы, не дождавшись «открыто», вломился Шпаковский.

– Поджиг обеспечат два инициатора, для верности, – с порога начал он.

В ответ лишь кивок.

– Ещё. Престин, конечно, не мог не доложить… – начбезопасности сделал почти театральную паузу.

– Всё равно такие акции без согласования не проводятся. Мы были обязаны предупредить, что… – капитан замялся, подбирая формулировку, – что решили попугать «бритта». Представь, что вдруг сам Дубасов перед выходом эскадры решил что-нибудь учинить против «англичанина» – таран, навал… а тут мы ещё!

– И Дубасов… – вышел из паузы Шпаковский, – я с ним переговорил – он удивлён, не возражал, но…

– «Удивлён», – передразнил Черто́в, – ещё бы!

– …и не стал информировать Рожественского!

– Погоди, а Зиновий не уехал в Петербург? Остался на Севере?

– Тут такое дело. Как я понял, Николай назначил Рожественского командующим арктическим отрядом кораблей.

– Во дела… То-то Фёдор Васильевич косо поглядывал на коллегу. Так, значит, Зиновий снова на Тихий.

– Предположу, что Романов хочет реабилитировать Рожественского.

– Боюсь, что не только. – Задумчивость капитана показалась особенно глубокой.

– Что значит «не только»?

– И передатчик молчит, что мы отправили в Петербург, – всё так же не договаривая, промолвил Черто́в.

Помощник ушёл, толком не получив ответов.

Андрей Анатольевич взял карандаш, выводя кружочки с подписями, соединяя их линиями, стараясь как бы физически «поддержать» свои соображения, увидеть их не только мысленно:

«Не сплелось ли тут воедино? – Медленно накатывали догадки, тревожно скребя в подкорке. – В наших материалах без обиняков показывались огрехи Рожественского, угробившего Тихоокеанскую эскадру. Тем самым как бы проча Дубасова (удачно подвернувшегося) на роль командующего. Но Дубасов упрямец и смутьян (были в его биографии прецеденты), а Рожественский – “любимчик” Николая. И всё сделает как велят, без иных соображений. Неужели Зиновий поставлен ещё и контролем над нами? Неужели на всякий случай нас под дула главного калибра?»

Он почти угадал тогда, когда его мысли, прихотливо прыгая дурным воображением, нарисовали императора под стук вагонных колёс с налитым «шустовским» за горькой и страшной печатной правдой. Не знал только всех обстоятельств…

Посему вернёмся немного назад.

Комфорт вагона в сравнении с «царским» был сомнительный, но самый лучший, что отыскалось на Вологодско-Архангельском направлении узкоколейной линии.

Однако император не обращал внимания на эти мелочи. Как и на покачивания, поскрипывания и мерный перестук.

Уже привыкнув к упрощённой орфографии из будущего, он весьма свободно бежал по тексту, и буквально первая пара листов ввергла его в противоречивые эмоции.

Отбросив на стол папку, Николай Александрович откинулся на спинку сиденья – понимание пришло сразу, лишь теплилось ещё неприятие, подсознательное желание отринуть негативное. Но понимание никуда не уходило, более того… мысли совсем заметались, представ хаотичным набором:

«…да, как они смеют?»

«…да кто они вообще такие?»

«…дети кухарок и крестьян, ничтожная смесь с бору по нитке!..»

В долгом осмотре технических примечательностей и обустройства ледокола, почти блуждании по коридорам и отсекам, ему где-то в недрах судна вдруг, хм… приспичило.

Его отвели в ближайшую уборную. Там он случайно и к стыду невольно подслушал разговор в два голоса, доносящиеся из вентиляционной решётки. Тогда он не сообразил, о ком говорившие так непристойно отзывались.

«Вот они последствия упрощения письменности и языка – вульгаризмы, невежество, жаргон!»

И только сейчас, прочитав несколько абзацев, понял, что то небрежение в простонародной манере черни было адресовано именно в его адрес.

«Неслыханно!»

Задыхаясь от возмущения, сжимая гневно кулаки…

«Негодяи!»

Дрожа от гнева, стукнув по столу, звякая столовыми приборами…