Второй наиболее популярный типаж – женщина-соблазнительница, яркой представительницей которых является Ян-гуйфэй (VIII в. н.э). Из-за таких женщин происходят войны и прочие малохорошие дела, наступает хаос и беспорядки.

Ху Ин из Калифорнийского университета утверждает, что скорее такие женские типы нужно оценивать как антиженские[782]. И с этим утверждением рецензента на книгу «Опасные женщины: воины, няньки и гейши в эпоху Мин», представляется, можно согласиться. В подобном выпячивании какой-то одной черты, например соблазнительницы (возможно, и существующей у большинства женщин, но в «сильно разбавленном» виде), уже сложно говорить о женщине как таковой, скорее это – некий символ лишь одного её качества, к тому же очен.ru.ертрофированного. Что же касается женщины-воина, то в этом случае и вовсе женщина старается выступать, мимикрируя под мужчину, с одной стороны, и – проявляя скорее мужские, чем женские качества.

Сьюзен Манн отмечает, что мифы об определённых героях и героинях живучи в исторической памяти народа. Но каждый миф выходит порой из долгого забвения, выходит на поверхность, становится актуальным в соответствии с определённым социальным климатом, когда как бы в социуме возникает социальный заказ. Например, в период революции 1911 года популярна была Мулань, в 20-х годах того же века больше была на слуху Ян-гуйфэй.

С 1949 года старым мифам в КНР вообще было сложно, замечает автор. Западный стиль «новой женщины» был признан буржуазным пережитком, а поведение женщин типа соблазнительниц – феодальным пережитком. Лишь Мулань перекочевала как бы из старых мифов в новые. Особенно популярной была эта героиня в период «культурной революции». В революционной опере 60-х годов прошлого века «Красный женский батальон» (и в одноимённом фильме) действует та же Мулань, с той лишь (и весьма существенной – для характеристики соответствующей культуры) разницей, что каноническая Мулань пошла в армию ради своего отца (брат её, который должен был пойти на войну по разнарядке от их семьи, был ещё мал[783]), теперь же она шла в бой ради Большого отца, ради Отечества, ради Революции.

После начала постмаоистских реформ опять оживают мифы об исторических женщинах. Как всегда, с сиюминутной интерпретацией.

С одной стороны, на щит вновь поднимались моральные женщины, противостоящие феодальному угнетению, строящие новое общество. Но и переиздали факсимильно «100 красавиц», а в 1993 году выходит книга «О знаменитых красавицах Китая», в которых так превозносились разум, чистота, преданность и прочие качества женщин, якобы присущие преимущественно им, что создавалось впечатление, будто эта книга, воспроизводящая старые мифы, была сделана с большой долей иронии (как у нас говорилось не так давно 一 с фигой в кармане): ведь Мао утверждал, что мужчина и женщина одинаковы, а в этой книге явно отрицалось это упрощение[784]. Книги о женщинах, в том числе и перепечатки и факсимильные издания, наводнили китайские книжные магазины с 1981 года (и по 1991 год шла «вторая большая волна» публикаций о женщинах, первая волна публикаций о женщинах, захлестнувшая Китай, считает Сьюзен Манн, 一 времена движения 4 мая[785]). Ныне весьма популярны и романтизированные мифы о Янгуйфэй 一 девушке с богатыми покровителями, «использующей свою юность ради своей семьи»[786] (выделено мною. – Э.С.). В нынешней ситуации при умножении количества богатых возникает и спрос на красоту в её «прикладном» значении; рынок вновь делает красоту товаром, возникают спрос и предложения профессионалов и любителей в сфере сексуальных услуг[787].

Но меня заинтересовал прежде всего тот момент, который, хотите вы того или нет, является общим для мифов о двух известнейших китайских женщинах древности 一 Хуа Мулань и Ян-гуйфэй. (А говорит Сьюзен Манн преимущественно о них. И это, впрочем, естественно.)

И та и другая героиня мифов выбирают свой стиль поведения и действия не как отдельные обособленные личности, а как дочери, то есть особи, сильно включённые в семейные отношения. Конечно, каждый человек так или иначе включён в какой-то коллектив, хотя бы из двух людей состоящий, и всегда есть определённые социальные связи, накладывающие на нас определённые обязательства, вынуждающие нас корректировать свои желания и намерения (и недаром путь стремящихся к самостоятельности, к свободе в определении своей жизни – почти всегда лежит по дороге в большой город, который должен высвободить из этих пут). Но, как говорится, всё познаётся в сравнении, и ещё – в степени.

Мы не знаем, как поступила бы Мулань, если бы её брат был годен по возрасту для воинской службы. И стала бы Янгуйфэй поступать вопреки воле своих родственников, пусть лично ей и было присуще стремление к роскошной жизни любым путём, или её судьба есть воля её родственников – мы тоже не знаем.

Мифы говорят о женщине, её истории, о женской ментальности в историческом плане (как и о ментальности окружающих её мужчин). Мифы, по словам Сьюзен Манн, 一 путь к пониманию китайской культуры, придавленной нормами и догмами. Автор приводит слова Салмана Рушди, что «миф – это семейный альбом нации, кладовая его самоощущений, миф – это будущее, зафиксированное в сказке»[788].

В этой связи и хотелось бы провести некие параллели между двумя вышеназванными китайскими героинями мифов и двумя историческими дамами европейской культуры (чьи имена стали в определённой мере нарицательными), также одна – боец, вторая – могущая быть отнесена к соблазнительницам.

Конечно, меня могут обвинить в некорректности, ибо я сравниваю героиню XV века и соблазнительницу XVIII с их, как я смею быть увереннной, китайскими «аналогами» соответственно V и VIII веков: европейские героини, не говоря о том, что, во-первых, они – реальные женщины (пусть и в значительной степени омифологизированные), а во-вторых, на десять веков «моложе». Соглашусь. Но ведь и по прошествии ещё некоего количества веков легенды ли, мифы ли о них (и о европейках, и о китаянках), в сущности, не изменились. Как в нашем, условно говоря, европейском сознании, ментальности, да просто бытовых разговорах на слуху и Жанна д’Арк, и Помпадур, так и, что неплохо показано в статье Сьюзен Манн, Мулань и Ян-гуйфэй в Китае – не только стали именами нарицательными, обиходными, но главное 一 бытующими в сознании китайцев. Думаю даже, что сама специфика китайской культуры – практика устных сказителей, мелких уличных театров, репертуар которых на преданиях и мифах построен, делает таких героинь более распространёнными фигурами в сознании рядового китайца, чем аналогичные герои (исторические или литературные) – в атмосфере существования рядового россиянина (или европейца).

Европейские упомянутые дамы следовали своим индивидуальным побуждениям, и их семьи и прочие близкие им люди могли присутствовать при этом в каком-то качестве