– Тоже мне нашелся ангел! Если ты её оставишь, люди, чего доброго, ещё скажут, что это твоего ублюдка она носит!

И девушку гонят на улицу.

Февраль, День святого Валентина. Идёт снег, такой крупный, что кажется, будто с неба падает птичий пух. На площади развернулась шумная праздничная ярмарка. В толпе гуляющих много счастливых влюбленных пар, а девушка идёт, легко одетая и беременная, совершенно чужая в этой толпе. На неё оглядываются, показывают пальцами, мальчишки свистят ей вслед, и все кому не лень перешёптываются за спиной дурочки.

– Да лучше сдохнуть, чем так жить! – кривит личико нарядная, одетая в дорогую шубку девица. – Не дай бог, окажись я на её месте, я бы с Горы самоубийц сбросилась.

Девушка слышит её слова, останавливается и смотрит на гору. Затем решается и направляется к ней. Идти ей трудно, живот уже большой и мешает, каменные ступени обледенели. Но девушка упорно взбирается по скользкой дороге, оступается и падает, разбивает колени, но снова встаёт и идёт дальше. От боли и ветра на глазах выступают слёзы, текут по лицу и замерзают на щеках, но девушка не всхлипывает, а улыбается.

– Я прыгну и улечу. Навсегда улечу отсюда. Я знаю, есть такое место, где всё по-другому, я видела его во сне. Я улечу, улечу туда… – бормочет она себе под нос.

Обними меня, ветер, за плечи,

Распуши мои белые крылья.

Унеси ты меня далече

В край счастливый, где нет бессилья…

И вот она уже на вершине, откуда и небо, и птицы кажутся так близки… Девушка видит развалины церкви, от которой остались только полуразрушенные стены. А рядом разрушенная фигура ангела – отведённое в отчаянном усилии крыло, словно кто-то, напрягая все мышцы, пытается разорвать невидимый кокон.

Там, на вершине, девушка спотыкается снова и падает перед самой фигурой ангела, но поднимается вновь. Снег идет всё гуще, и хлопья всё крупнее, словно ненастоящие.

– Смотрите! – кричат внизу. – На вершине кто-то есть! Очередной самоубийца.

– Вот дураки, – качает головой старуха, торгующая пряниками и леденцами в форме сердечек. – Чуть не каждый год в этот день кто-то так и норовит с этой скалы спрыгнуть. Любовь, говорят. Да и в другие дни тоже бывает…

– Молодые. Глупые. Жизнью не дорожат, – вторит ей другая торговка, продающая подушки-сердечки.

По площади идут двое молодых людей, один из них задирает голову, чтобы посмотреть на вершину горы, и шапка падает с его рыжих волос.

– Так это та самая… Дурочка… – догадывается он. – Жалко её…

– Ишь ты, какой жалостливый стал! – хохочет его приятель – сын мэра. – У тебя спина не чешется, случайно? Крылья не растут? Нашёл кого жалеть! Да туда ей и дорога. Мир только чище будет. Чем меньше на свете таких уродов, как она, тем лучше… Ну ладно, будь здоров! Пойду домой к жене, а то она меня совсем запилит. Ох уж эти беременные со своими капризами…

Поднявшаяся над суетой девушка ничего этого не слышит. Она подходит к обрыву скалы и хочет шагнуть вниз. Налетевший ветер толкает её в грудь, отбрасывая от края, и на руку ей опускается маленькое пёрышко. Девушка смотрит на него, бормочет: «Значит, не время» – и поворачивает назад. Идти вниз по скользкой лестнице без перил ещё тяжелее и страшнее, но девушка улыбается, и слёз на её щеках уже нет – точно солнце после дождя выглянуло из-за туч.

Девушка находит себе пристанище на заброшенной голубятне, где ещё остались голуби. Она собирает их перья и пух, они служат ей подстилкой. Девушка счастлива – теперь у неё есть питомцы, и не один, а целая стая! По ночам голуби воркуют, и девушке кажется, что это мать поёт ей колыбельную. А кто-то из городских кумушек рассказывает – вот те крест, своими глазами видела! – будто холодными вечерами голуби слетаются к девушке и окружают её со всех сторон, словно согревая своим теплом. Чего только не придумают люди!

Живёт девушка милостыней, которую просит на главной площади, – ведь с тех пор, как рухнул храм на горе, в городе больше не осталось церквей. Подают беременной дурочке мало и неохотно, но, видимо, ей всё-таки как-то хватает, раз она доживает до тепла.

Настаёт весна, и солнце пригревает яростно, словно спеша наверстать упущенное за долгую зиму время. В один из таких особенно солнечных дней у девушки рождается ребёнок. Когда он появляется на свет, в заброшенной голубятне словно начинается снегопад из множества перьев, которые вдруг поднимаются с пола и летают, кружатся, танцуют в столбе яркого света, льющегося через открытое окно на крыше.

Ребёнок – мальчик с ангельским лицом и большим горбом за спиной. Теперь девушка просит милостыню, держа на руках завёрнутого в какую-то рваную грязную тряпку младенца. Тот почти никогда не плачет и уже с первых дней смотрит на мир огромными, широко распахнутыми глазами с таким интересом, будто всё понимает и хочет узнать как можно больше.

У сына мэра тоже родился ребёнок, и тоже мальчик, совсем не намного младше горбуна. Сын мэра выгуливает разодетого в пух и прах отпрыска вместе со своей похожей на гламурную свинку женой и, проходя мимо нищенки с малышом на руках, всегда презрительно кривится и отворачивается.

Быстро идёт время. Горбатый мальчик растёт. На улице над ним смеются, дети гонят его прочь, не позволяя участвовать в своих играх.

– Горбун, урод, сын чокнутой потаскухи, – звучит ему вслед.

Маленький горбун тяжело переживает насмешки.

– Мама, почему я не такой, как все? – спрашивает он у матери.

Она чудесным образом изменилась, теперь лицо её, хотя по-прежнему кажется неземным, стало словно мудрее, только, как и её собственная мать, улыбается она теперь не так, как в юности, а очень горько, словно на улыбку накинули вуаль печали.

– Нет ничего хуже, чем быть таким, как все, – отвечает она. – Если ты во всём такой, как все, то ты просто никто.

– Лучше бы я был никем, чем уродом, – сокрушается горбатый мальчик.

– Ты не урод, – возражает мать. – Ты прекрасен. Ты умный и способный, ты сам научился читать. И у тебя чистая и добрая душа.

– Но никому нет дела до моей души! Все видят только мой горб.

Мать обнимает сына и усаживает его рядом с собой на усыпанный перьями пол старой голубятни.

– Слушай, я расскажу тебе кое-что, чего ты не знаешь. Это не горб. Это крылья.