Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Грандиозно, — усмехнулся Осоргин.
— Я понимаю ваш скептицизм, Вадим Викентьевич. Но это всё потом. Там. А пока… Дело в том, что вовлекать большие массы людей в наш проект на данном этапе вредно и опасно. Большевики не спят, разведка, как я наслышан, поставлена у них на широкую ногу и работает неплохо. Британия подходит нам ещё и тем, что здесь, в силу природного и так свойственного британцам островного патриотизма, у красных не столь уж широка вербовочная база. Опять же, эмигрантов здесь не слишком много. В силу известных вам обстоятельств ресурсы наши таковы, что не требуют никакой консолидации с русскими организациями. Наверняка, кстати, инфильтрованными агентами чека до полной потери понимания, кто есть кто. Великолепная тактика, между прочим, — все подозревают друг друга в явном или скрытом большевизме, в результате дело никуда не движется. А в нашем узком кругу мы всегда будем знать, кто, как и чем дышит. Позже к нам потянутся без всяких сверхъестественных усилий с нашей стороны. Именно потому, что мы представим собой настоящую силу. Ведь беда всей эмиграции в чём? Сама себя она не в состоянии финансировать, а европейским правительствам проще – да и выгоднее – крутить гешефт с большевиками, а не строить против них козни. А без средств, — какие же могут быть серьёзные мероприятия? Так, сплошное надувание щёк вроде РОВСа или ещё чего-нибудь в этом духе. При всём моём уважении. При всём преклонении перед мужеством и самоотверженностью этих людей, перед их верой в то, что Белое дело – правое. Правое дело без денег – пустой звук. Нам предстоит по острию клинка пройти, Вадим Викентьевич. И постараться подозрений особенных не вызвать, и денег получить в своё распоряжение… много. Какими средствами располагают наши, работающие шофёрами и землекопами? Что можно закрыть пожертвованиями отдельных чувствительных благотворителей? Все эти кассы взаимопомощи, сборы и взносы… Крохи. Требуются настоящие деньги, не миллион, не два и не десять. Для того, чтобы срам наш прикрыть, как говорится, и нужен нам мощный финансовый инструмент. Банк. Потому что продавать и покупать деньги и есть самый наивыгоднейший гешефт из возможных. Да ещё и не просто банк, — Гурьев задумался.
— То есть? — подбодрил его Осоргин.
— Банк с определённой экстерриториальностью, так бы я это назвал, — произнёс Гурьев.
— Не понимаю.
— Да я и сам ещё до конца не понимаю, — он развёл руками. — Вот скажите, Вадим Викентьевич. Какое-то время просидим мы в этом поместье, натренируемся. А выйдем мы на оперативный простор, резать коммуникации, скажем, — долго ли станет британское или любое другое правительство терпеть частную армию, едва ли не способную причинить серьёзнейшие неприятности его собственной, да ещё использующую суверенную территорию Британской Империи в качестве базы для своей совершенно незаконной, как понятно из всего вышеизложенного, деятельности? А как посыпятся сюда же ноты наркома иностранных дел, одна другой визгливее – что тогда? Придётся перебазироваться. А куда? Кто нас приютит, да так, чтобы не в Патагонии какой-нибудь, а тут, рядышком? Вот ведь вопрос!
— И как вы собираетесь из всего этого выпутываться?
— Не знаю, — Гурьев выбил пальцами на столе замысловатую дробь. — Я ещё не настолько влез тут на месте в систему, чтобы окончательно разобраться. Но я влезу и разберусь. А пока мы станем готовиться. А ещё мы оружие будем продавать, и всякие другие разные интересные услуги оказывать. Одним словом, — вставайте, граф, нас ждут великие дела.
— Собираетесь баронам Ротшильдам конкуренцию составить? Аферизмом попахивает-с, Яков Кириллыч. Уж вы простите старика.
— Ну-ну, господин капитан. Самоуничижение, как известно, паче гордости. Аферизмом, говорите? Кто не рискует сам, тот смотрит, как шампанское пьют другие. Составим, и ещё какую. И не только Ротшильдам, смею вас уверить. Что вы лично теряете, Вадим Викентьевич? Честно.
— Ровным счётом ничего, — улыбнулся Осоргин.
— И остальных мне таких же помогите найти.
— А вы?
— Что – я?
— Что вы приобретаете всем этим, Яков Кириллыч? Вы могли бы и при советах блестящую карьеру сделать. И не просто блестящую. А… Думаете, я не понимаю?
— Очень рад, что понимаете.
— Зачем?
— Такой странный каприз, Вадим Викентьевич. Хочется непременно обрести чувство исполненного долга. Или предназначения. Это уж как кому больше нравится. Но теряю я в любом случае немало. Если не больше, чем приобретаю.
— Что же? — прищурился Осоргин.
— Её, Вадим Викентьевич.
— Ах, Господи! Да почему же?! Не наоборот ли?
— Вы хоть примерно представляете себе, сколько времени нам потребуется? — тихо спросил Гурьев. — И что я всё это время должен буду делать и где? А теперь скажите – имею ли я право всё это на любимую женщину опрокинуть? Даже если она возражать не будет? Она, может, и не будет. Но только потому, что не представляет себе. Но мы-то, Вадим Викентьевич?
— Наверное, только в вашем возрасте такое замыслить возможно, — задумчиво проговорил Осоргин. — И не только замыслить – поверить в осуществимость. Только в вашем возрасте, когда кажется, что впереди – вечность, а молодость и здоровье неисчерпаемы.
— И этого я вовсе не исключаю, — согласился Гурьев. — Как бы там ни было, Вадим Викентьич. Надо попробовать сбить в кувшинчике масло. Хотя, может, не так уж и неприятно в молоке тонуть?
— Тонуть – всегда отвратительно, — убеждённо произнёс Осоргин. — В воде, в молоке или в дерьме – нет ровным счётом никакой разницы.
— Тогда вперёд, господин капитан.
— Давайте, Яков Кириллович. Показывайте дальше.
* * *
На обратном пути, сидя рядом с Рэйчел, Гурьев снова поднял разделительное стекло:
— Мне это подходит, Рэйчел. Я сниму поместье, если вы не против.
— Я должна обсудить это с Тэдди.
— Не думаю, что ему захочется возражать, — Гурьев наклонил голову к левому плечу. — Назовите сумму, пожалуйста.
Рэйчел, сделав вид, что пришла к решению путём неимоверно трудных размышлений, назвала цену.
— Леди Рэйчел, — Гурьев улыбнулся такой стеклянной улыбкой, что ей сделалось не по себе. — Вы что же, думаете, я совсем ничего не понимаю?
— Вы полагаете, что цена слишком высока? — Рэйчел вся залилась краской.
— Я полагаю, увеличив названную вами сумму втрое, мы вернёмся к реальности. А если вам ещё при этом хватит здравого смысла не спорить, то мы будем считать соглашение достигнутым. Пожалуйста, больше никогда не пробуйте проделать это со мной. Договорились? Леди Рэйчел.
— Джейк.
— Да?
— Вы и так…
— Это не относится к делу, Рэйчел. Вот совершенно.
— Хорошо. Мы договорились. Только…
— Что?
— Ничего.