Не знаю, что я отвечала. У меня кровь загустела в жилах. Я припоминала, как именно управлялась с моряками прежде. Входите, я помогу вам, разумеется. Не хотите ли еще вина?

Услышав стук, я вздрогнула, хоть и ждала его. Открыла дверь, увидела их – как всегда, оборванных, голодных, отчаявшихся. Был ли капитан похож на свернувшуюся кольцом змею? Я не могла понять. Внезапно тошнота подкатила к горлу. Хотелось захлопнуть дверь у них перед носом, но было поздно. Они уже видели меня, и сын мой, приникший к стене, все слышал. Я предупредила его, что их, возможно, придется заколдовать. Он кивнул. Ну конечно, мама, понимаю. Ничего он не понимал. Ему не приходилось слышать, как трещат, видоизменяясь, ребра, как чавкает плоть, отрываясь от костей.

Они уселись на мои скамьи. Принялись есть и заливать вино в глотки. А я все наблюдала за капитаном. Острые у него были глаза. То комнату разглядывали, то меня. Он поднялся:

– Госпожа, как твое имя? Кому воздать хвалу за угощение?

Тут я бы это и сделала, оторвала бы их от самих себя. Но в комнату уже входил Телегон. В плаще, с мечом на поясе. Прямой, высокий, как мужчина. Ему было пятнадцать.

– Вы в доме богини Цирцеи, дочери Гелиоса, и ее сына Телегона. Мы увидели ваш тонущий корабль и позволили вам причалить к нашему острову, хотя обычно он для смертных закрыт. Будем рады помочь вам, чем сможем, пока вы здесь.

Голос его не ломался больше, затвердел, как высушенная древесина. Глаза были темны, как у отца, но в них поблескивало золото. Люди уставились на него. Я уставилась тоже. И подумала об Одиссее, надолго разлученном с Телемахом, – как он был потрясен, должно быть, увидев сына вдруг повзрослевшим.

Капитан опустился на колени:

– Богиня, высокочтимый господин. Должно быть, сами благословенные мойры привели нас сюда.

Телегон сделал людям знак подняться. Заняв место во главе стола, стал накладывать всем еду. Но люди и не ели почти. Охваченные благоговением, они тянулись к нему, как лоза к солнцу, что-то рассказывали наперебой. Я смотрела и дивилась: где все это время скрывался в нем такой дар? С другой стороны, и я ведь не колдовала, пока травы не оказались под рукой.

Я отпустила его с моряками на берег – помочь с починкой. Я не беспокоилась, по крайней мере не очень. Чары, что я наложила на всех островных животных, защитят сына, а еще вернее защитят его собственные чары, ведь Телегон этих людей будто околдовал. Он был моложе всех их, но они соглашались с каждым его словом. Он показал им, где лучшие рощи и какие деревья можно срубить. Показал, где ручьи и прохлада. Три дня они пробыли на острове – латали пробоину в днище да отъедались на наших припасах. И все это время Телегон расставался с ними лишь на время сна. Господин – так они его между собой называли и непременно хотели знать его мнение, будто он искусный плотник девяноста лет, а не мальчишка, который впервые видит корпус судна. Господин Телегон, хозяин, что скажешь – годится так?

Тот осмотрел заплату:

– Хорошо, мне кажется. Добротно сделано.

Они заулыбались, а когда отплывали, свешивались с борта, выкрикивая молитвы и слова благодарности. Лицо Телегона светилось, пока корабль не скрылся из виду. А после радость иссякла.

Признаюсь, я много лет надеялась, что Телегон станет колдуном. Рассказывала ему о травах, их названиях и свойствах. Творила при нем простые заклятия, думая привлечь его внимание. Но он ни разу не проявил ни малейшего интереса. И теперь я понимала почему. Колдовство преобразует мир. А Телегон желал лишь сделаться его частью.

Я хотела сказать что-нибудь, не знаю что. Но он уже отвернулся от меня и направился в лес.

* * *

Той зимой он все где-то пропадал, и весной, и летом тоже. Уходил с первыми лучами солнца, и до заката я его не видела. Несколько раз спросила, куда он идет, но Телегон лишь неопределенно махнул рукой в сторону берега. Я настаивать не стала. Он был чем-то озабочен, то и дело бежал куда-то со всех ног, домой приходил разгоряченный, в облепленном репейником хитоне. Я видела, как плечи сына наливаются силой, как раздается его подбородок.

– Пещера у берега, – сказал он однажды, – где отец укрывал свой корабль. Можно она будет моей?

– Здесь все твое, – ответила я.

– А можно она будет только моей? Обещаешь не ходить туда?

Я вспомнила, как много значили для меня в юности собственные тайны.

– Обещаю.

С тех пор я задаюсь вопросом: может, и меня Телегон зачаровал, как моряков? Ведь я в те дни была что сытая корова – благодушная, со всем согласная. Думала: пусть идет. Он счастлив, он взрослеет. Что плохого может с ним здесь приключиться?

– Мама!

Еще только рассвело, бледное солнце согревало листья. Стоя на коленях, я полола грядки в саду. Обычно так рано он не вставал, но то был день его рождения. Ему исполнилось шестнадцать.

– Я приготовила твои любимые медовые груши, – откликнулась я.

Он поднял руку, показал надкушенный, искрящийся соком плод.

– Я нашел их, спасибо. – Он помолчал. – Хочу показать тебе кое-что.

Я вытерла руки и пошла за ним лесной тропой к пещере. Внутри стояла небольшая лодка – почти такого же размера, как была у Главка.

Я потребовала объяснений:

– Это чья? Где они?

Телегон покачал головой. Щеки его горели, глаза сияли.

– Да нет, мама, это моя. Еще до прихода моряков я ее задумал, а когда посмотрел на их работу, дело пошло намного быстрее. Они дали мне кое-какие инструменты и показали, как изготовить остальные. Что скажешь?

Теперь уже, присмотревшись, я увидела, что парус сшит из моих простыней, борта оструганы плохо, того и гляди руку занозишь. Я сердилась, но в то же время восхищение и гордость разгорались во мне. Мой сын смастерил это сам, имея лишь примитивные инструменты да твердое намерение.

– Очень аккуратная, – сказала я.

Телегон расплылся в улыбке:

– Ведь правда? Он сказал, лучше ничего не говорить тебе. Но я не хотел от тебя скрывать. Я думал…

Увидев мое лицо, он осекся.

– Кто сказал?

– Все в порядке, мама, он вовсе не желает мне зла. Он помогал мне. Говорил, что раньше часто бывал здесь. Что вы старые друзья.

Старые друзья. Как я не заметила этой угрозы? Теперь я вспомнила, каким опьяненным приходил Телегон домой по вечерам. Нимфы мои когда-то возвращались с точно такими лицами. Афине мое заклятие не преодолеть, конечно, в подземном царстве у нее власти нет. Но он всюду вхож. И сам провожает души к вратам Аида, если только не испытывает судьбу. Бог вмешательства, бог перемен.

– Гермес мне не друг. Рассказывай, что он тебе наговорил. Сейчас же.

От смущения у Телегона лицо пошло пятнами.