Я еще раз проверяю, надежно ли закреплены простыни, и мы кружим вокруг капитана, пока окно не оказывается у нас за спиной.

– Итак… нам просто надо тянуть изо всех сил и надеяться, что мы сбросим ублюдка? – с сомнением спрашивает она.

– Именно так.

Она качает головой и трет руки. Мы хватаемся за простыни и наматываем их на руки.

– На счет три, – говорю я ей. – Один, два, три!

Вместе мы тянем изо всех сил. Руки сжаты в кулаки, согнуты, спина напряжена, ноги расставлены, мы тянем. Дергая, Рисса случайно хрюкает, но капитан не сдвигается. Ни на дюйм.

Одновременно мы выпускаем простыни, тяжело дышим и чертыхаемся.

– Черт, – бормочу я, чувствуя, как меня начинает поглощать паника. Нельзя оставлять его здесь в таком виде. Я не могу. Это не вариант.

– Черт, черт, черт… – Я так расстроена, что с силой пинаю капитана по голяшке. Не самый умный поступок, учитывая, что теперь он из чистого золота. Я снова чертыхаюсь, когда пальцы ног простреливает боль.

Рисса приподнимает светлую бровь.

– Может, не стоит пинать статую из золота?

– Это вроде как того стоило, – ворчу я.

Задумавшись, она наклоняет голову. Затем поворачивается и впечатляющим ударом обрушивает кулак на член капитана. Ему точно было бы больно, если бы он по-прежнему состоял из плоти и крови. И был живым.

– Оу, – говорит Рисса и хмуро смотрит на недвижимый золотой фаллос. Трет ноющую руку и глядит на меня. – Хм, ты права. Оно того стоило.

– Да, – вздыхаю я.

Мы с Риссой оглядываемся и ломаем голову, что же нам теперь делать. Окно вроде так близко и вместе с тем чертовски далеко. Взгляд падает на пару крюков, привинченных к стене возле окон, где выставлен один из мечей капитана. В голове тут же появляются идеи.

Я кидаюсь туда, срываю со стены меч и бросаю его на кровать. Затем беру свободный край простыни и обматываю его вокруг крючков, дергаю, чтобы проверить, насколько это надежно.

– Что ты задумала? – спрашивает Рисса.

Повиснув на простыне, я поднимаюсь с пола, и крючки не двигаются. Отличный знак. Просто надеюсь, что все получится.

– Возьми капитанское кресло и поставь его за ним. Этот крюк послужит в качестве шкива[5], – говорю я и показываю ей простыню, которая тянется от его шеи к крюку и ко мне. – Я буду тянуть изо всех сил, чтобы наклонить его вперед, а ты встанешь сзади и надавишь ему на голову. Надеюсь, нам хватит сил его наклонить, а остальное доделает притяжение.

Она кивает и в спешке обходит стол, чтобы взять стул. Встав рядом с капитаном, Рисса поднимается на сиденье, добавляя себе роста.

Я же встаю у стены и хватаюсь за простыни. Четыре мои ленты – те, что удалось развязать, – приподнимаются, обхватывают простыню, но они устали и болят. Не знаю, сколько сил они могут мне прибавить.

Рисса смотрит на них с опаской и восхищением.

– Готова? – спрашиваю я, перебивая любой вопрос, который она пожелает задать.

В ответ Рисса упирается руками в голову капитана и расставляет ноги, а я еще крепче тяну за простыни.

Я считаю:

– Один… два… три…

Она толкает. Я тяну. Пол скрипит. Ветер завывает.

Статуя не сдвигается вообще.

Все мое тело напрягается, пока я собираю все оставшиеся у меня силы и решимость. Больной бок пронзает боль, но я не обращаю на нее внимания. Мои бедные ленты кажутся такими же хрупкими, как крылья бабочки, а спина разваливается, мышцы напрягаются.

– Ну же… давай…

Я либо потеряю сознание, либо переверну этого урода. Других вариантов нет. Я задерживаю дыхание и просто продолжаю тянуть, тянуть, не собираясь останавливаться, не собираясь мириться с проигрышем.

Должно получиться. Должно.

Слышу, как Рисса раздосадованно сопит, мое тело покрывается потом. На меня налетает головокружение, как кружащая над головой птица.

Мы вкладываем все имеющиеся у нас силы. А если остановимся, то больше не сможем начать заново. Это так. Я знаю, Рисса знает, даже холодный ветер это знает.

Но наклонить капитана так и не удается.

Глаза застилают слезы, сводит живот. Мы не сможем. Я не смогу.

Скоропалительное решение убить этого урода, наверное, тоже стоило мне жизни.

Осознание этого парализует. Все напрасно, у меня ни за что не получится. От страха перед полным провалом плечи опускаются. Неудача толкает меня вниз, сгибает, склоняет под тяжестью того, что должно произойти.

Рычу от усилия и с такой силой сжимаю зубы, что волнуюсь, как бы они не сломались. Тело дрожит, голова кружится, перед глазами летают мушки, но я продолжаю тянуть. А в ответ лишь раздается звук рвущейся простыни да угрожающий скрип половиц.

У меня из горла вырывается всхлип. Рисса сдавленно хрипит от боли. Простыня продолжает рваться, и от меня ускользает последняя надежда.

А потом, каким-то божественным чудом, мои ленты начинают сиять.

Свет неяркий, как нежный солнечный луч, попавший на дно пруда, но я его вижу. Точно такое же свечение шелковистого тепла разбудило меня в карете после нападения.

Я охаю, когда четыре шелковистые ленты словно оживают от нового прилива сил, о которых я даже не подозревала. Полоски вытягиваются, отпускают простыню и оборачиваются вокруг туловища капитана, обхватив его с лязгом металла.

Они тянут с такой силой, что я вскрикиваю от боли, ощущая, как будто вот-вот сломается позвоночник.

Но от такой огромной силы капитан Фейн начинает накреняться. И этого легкого движения хватает, чтобы нам удалось его перевернуть.

Рисса изумленно кричит и падает вперед, когда статуя наклоняется к открытому окну. Его голени с грохотом ударяются об оконную раму, но притяжение держит в своих тисках и пока не отпускает.

Ленты в тот же миг расплетаются, и капитан падает как огромное срубленное дерево. Во время падения его кружит, и я наклоняюсь, видя, как он приземляется на землю с развевающимися вокруг шеи простынями.

Он с силой ударяется о землю, и снег разлетается в стороны, как будто в воду нырнуло тело.

Оторопев, мы с Риссой молча смотрим вниз и вдруг понимаем, что и правда сумели это сделать.

Я быстро оглядываюсь по сторонам, но, к счастью, за нами нет других пиратских кораблей, а рассвет еще слишком мягкий, и равнина слабо озарена светом.

Мы прерывисто дышим, продолжая смотреть в окно, разглядывать снег, куда он приземлился.