Вдруг вспыхнули прожектора, забегали немцы, откуда нивозьмись появились грузовики Веня, затаив дыхание, наблюдал за происходящим.Вот из бараков вытаскивают часть узников и швыряют их в машины, вот часовыепокидают вышки, а потом врачи вместе с военными отбывают прочь. Лагерьстремительно опустел. Перепуганный Веня не понимал, что происходит, теряясь вдогадках, он на всякий случай хотел спрятаться в туалете, но потерял сознание,пришел в себя спустя несколько часов и увидел, как на территорию Горнгольцаворвались танки с красными флагами на башнях. Последнее, что помнил парень, этокак огромный дядька в форме солдата Советской Армии берет его на руки иговорит"

– Ну все, вылечат тебя, не журись, сынко!

Через всю жизнь Листов пронес любовь к советским военным.Уже став художником и живя в Москве, он писал картины, где на переднем планемолодой парень в форме спасает ребенка или выносит из огня пожилую женщину.Даже беззубые советские критики порой не выдерживали и обзывали полотна Листова«агиткой Министерства обороны», но Вениамин Михайлович не обращал никакоговнимания на тычки и пинки. Командование Советской Армии обожало Листова, и нахудожника пролился дождь из благ. Он получал генеральский паек, ездил отдыхатьв ведомственные санатории и частенько отправлялся в те страны, где имелисьгруппы ограниченного контингента советских войск. Вот только в Германию Листов,несмотря на неоднократные предложения, не ездил ни разу.

Послевоенная судьба Вениамина Михайловича – этоблагополучная жизнь признанного властями художника. Твердое положение слегкапошатнулось после перестройки, но ненадолго Несмотря на громкие слова ореформе, армия осталась прежней, а Листов продолжал писать свои картины,посвященные воинам-освободителям, словно со страной ничего не случилось. Умерон в глубокой старости, оплакиваемый вдовой, тремя детьми и внуками. Словно внаграду за мучения в юности, господь отсыпал Листову в зрелом возрасте щедройрукой счастье.

– А отчего скончался Вениамин Михайлович? – вклинилась я вплавную речь Ирины Глебовны.

Вдова достала из кармана кофты носовой платок.

– Онкология. В последние годы муж страдал от рака крови,тяжелейшее заболевание. Мы, конечно, сделали все, что возможно, но силы Венитаяли. Потом приятели посоветовали обратиться в лабораторию к ВалериюБоярскому, там изобрели какой-то метод, вроде новая химиотерапия, я не врач иплохо разбираюсь в деталях Насколько поняла суть – больному делают инъекциикакого-то яда, крайне опасного, но после курса уколов иногда наступаетвыздоровление Нам терять было нечего Муж все равно умирал, вот и решились наэксперимент. Кстати, очень и очень дорогое удовольствие, одна ампула несколькотысяч долларов стоит, а надо их двадцать. Но ведь ради жизни любимого человеканичего не жаль! Тем более что нам рекомендовала Боярского дочь Лианы АракеловныГургеновой.

– Кто? – подскочила я.

– Манана, – принялась объяснять Ирина Глебовна, – дочь ЛианыАракеловны Гургеновой, доктора исторических наук, нашей давней приятельницы. УЛианочки был рак груди Манана носом всю Москву прорыла, выискивая специалистов,и вышла, уж не знаю как, на лабораторию Боярского. Ей провели цикл уколов, ипредставьте – вылечили! Десять лет еще прожила Лианочка и скончалась отвоспаления легких, но онкология-то отступила Ирина Глебовна растрясла«подкожные» накопления и отправила супруга на уколы После пятого Листову сталолучше, он даже начал работать, но потом вдруг наступило резкое ухудшение, ихудожник скончался.

– Вы не предъявляли претензий Боярскому? – поинтересоваласья.

Ирина Глебовна отложила платочек – Конечно, нет. Профессор ссамого начала предупредил нас, что метод полуэкспериментальный, на людяхдостаточно не опробованный, но мы находились в таком положении, когда человекхватается за соломинку, чтобы спастись. И потом, подписали бумаги о том, что небудем иметь никаких претензий в случае летального исхода. Поймите, ВениаминМихайлович умирал, дни его были сочтены, но я бы никогда не простила себе, чтоне использовала все возможности для его спасения. Понимаете?

Я кивнула Естественно, понимаю Слава богу, в нашей семье всездоровы, но, случись несчастье, продали бы последнее, желая поставить на ногилюбимого человека – Вы не подскажете мне телефон Мананы?

– С удовольствием, а зачем он вам? – полюбопытствовала ИринаГлебовна – Да бабушка у меня в тяжелом состоянии, – лихо соврала я, – может, влаборатории у Боярского ей помогут.

– Так я могу соединить вас с профессором – Ирина Глебовнамигом проявила ненужную активность.

– Понимаете, – я принялась изо всех сил выкручиваться, – увас в доме был больной мужчина, мне хочется поговорить с теми, кто выхаживалженщину. Все-таки есть определенные нюансы.. Но, если вам сложно или отчего-тоне с руки давать телефон Мананы – Что за глупости! – сердито воскликнула ИринаГлебовна и схватила лежащую на столе трубку. – Мананочка? Здравствуй, детка. Уменя сейчас в гостях очень милая девочка, Виолочка, у нее тяжело больна любимаябабушка.

Я терпеливо ждала, пока вдова Листова завершит разговорНаконец Ирина Глебовна положила трубку и сказала:

– У Мананы дома ремонт, она предлагает, чтобы вы подъехаливот по этому адресу, зайдете в кафе «Ромашка». А Мананочка выйдет со службы иподскочит к вам. Мобильный имеете? Тогда позвоните ей, когда доберетесь до«Ромашки». У Мананы на службе сложная пропускная система, ей легче выйти, чемвам войти. Можете отправляться прямо сейчас, она ждет.

Я уставилась на бумажку. Название улицы показалось знакомым.

– Если не секрет, где работает Манана?

– Какие же тут могут быть тайны, – усмехнулась ИринаГлебовна, – Мананочка кандидат исторических наук, она заведует отделом в архиве«Подлинные документы»

Обратный путь до бумагохранилища я проделала почти бегом ипотратила около получаса, отыскивая кафе «Ромашка». Наконец, потерпев полноефиаско, я набрала телефон Мананы – Извините, но я никак не пойму, где же этачертова «Ромашка».

Из трубки послышался смешок:

– Вы сейчас где?

– У входа в архив.

– Бегу.

Спустя десять минут из здания вынырнула молодая, слишкомполная, черноволосая, темноглазая женщина.

– Виола? – спросила она, задыхаясь.

– Да, здравствуйте.

Манана ткнула пальцем в соседний дом:

– Вот кафе.

– Но где же вывеска?

– В окошке.