Герцога вывезли под охраной, дабы не вздумал сбежать, из резиденции в его особняк в столице, где он до настоящего дня ожидал решения своей участи. И так мучился, бедняжка, так страдал… А принцесса была посажена братом под домашний арест, где тоже, конечно же, страдала и плакала, печалясь о судьбе возлюбленного и в обиде на недоверие брата.

Однако прошло время, слезы сестры смягчили сердце Его Величества, и он, наконец, решил простить влюбленных и соединить их, несмотря на все свои прежние намерения. Впрочем, кое-кто такое решение связывал со мной. Поговаривали, что это мое возвращение сделало государя добрей. Теперь, будучи счастливым сам, он желал счастья и своей сестре. Вы ведь еще помните предыдущие сплетни о моем положении при монархе? Так что теперь все почти уверились, что моя должность — это лишь прикрытие наших отношений с Его Величеством. Да и графиня Хорнет была изгнана явно не без моего участия, ведь истинная дама сердца государя уже давно была всем известна…

Слушая все эти сказки, я тихо скрежетала зубами, но с готовностью изумлялась и внимала вдохновенному рассказу, если кому-то хотелось поделиться со мной обогатившейся версией сплетни. Разумеется, я говорю о любви герцога и принцессы, обо мне сплетничать не смели.

Меня вообще теперь начали побаиваться и искали моего расположения в разы чаще, чем прежде, и в этом был виноват еще один слух — о моем влиянии на короля. Будто бы он прислушивается к каждому моему слову и делает, что я пожелаю. К примеру, я сказала, чтобы недавнюю фаворитку изгнали, и вот она уже едет в Аритан к мужу. Так что со мной лучше было дружить по всеобщему мнению.

К этому же выводу пришла и ее светлость. Во-первых, она теперь не старалась воткнуть в меня шпильку с дружелюбной улыбкой на устах. Напротив, ее светлость стала неожиданно мила. Она искала со мной встреч и даже прислала приглашение на ее вечер, где с момента моего возвращения во дворец стало гораздо тише и малолюдней.

А еще у меня появилась традиция гулять во время обеда и после окончания службы, чтобы проветриться и передохнуть. Я почти не гуляла в одиночку. И это я говорю не о своей охране. Гвардейца, следовавшего за мной по пятам, исполняя то ли роль стража, то ли соглядатая, я почти перестала замечать. Он всегда был за спиной и не мешался под ногами, но если мне кто-то докучал, то мягко и непреклонно отодвигал настырного собеседника, ну а после король знал всё, что происходило со мной за день, когда я покидала королевское крыло. Впрочем, не об этом речь, а о том, что компанию мне мог составить магистр, если был свободен. Мог и барон Хендис. Мой начальник, несколько раз поглядев на мое свежее с морозца лицо, нашел затею с прогулкой в оставшееся от обеда время занятной, и тоже иногда начал выбираться из своего обожаемого кабинета. А порой присоединялся и сам монарх

Так вот к чему я веду. О моей традиции быстро прознала и герцогиня Аританская. Мы «случайно» встретились с ней на аллейке Малого парка, и ее светлость, не особо утруждая себя мыслью, насколько приятна мне, навязалась и щебетала в ухо, пока я не сбежала обратно в свой кабинет. В общем, моя бывшая покровительница решила снова ею стать, несмотря на то, что уже была совершенно не нужна.

А во-вторых, она сделала еще один шаг к примирению — спустила с поводка Гарда и графиню Энкетт, более не мешая нашему общению. Впрочем, умница герцогиня использовала их для того, чтобы заманить меня к себе, а следом придворных и государя, потому что в то время, когда я оказывалась свободной, мой добрый друг был занят каким-нибудь делом, придуманным ее светлостью. А вечерами он находился подле своей хозяйки, и она, конечно же, была совершенно не против того, чтобы мы поболтали, достаточно лишь перешагнуть порог ее покоев, но вот делать последнего мне безумно не хотелось, и потому наши встречи с Фьером оставались редки.

А вот с графиней Энкетт мы виделись несколько чаще. Этому способствовал ее супруг, который к герцогине Аританской не имел никакого отношения. Супруги приглашали меня к себе, когда у ее сиятельства выпадал законный выходной день от службы, или же она была не нужна ее светлости. Как-то даже у Фьера вышло присоединиться к нам, и вот в тот вечер мы вдоволь наговорились, и я узнала некоторые подробности о роковой выходке графини Хорнет.

— Это герцогиня подучила Маринетт, — сказала тогда графиня Энкетт, сидя на подлокотнике кресла, в котором устроился ее супруг с бокалом вина в руке. — Ее светлость извела бедняжку, требуя указать, простите, выскочке на ее место и вернуть себе внимание короля. Герцогиня ее попросту изводила недовольством и обвинениями в несостоятельности, как женщины. Признаться, мне даже было жаль графиню. Она ведь вовсе не заносчива, просто немного…

— Глупа, — усмехнулся Фьер, сидевший рядом со мной на диване.

— Наивна, — не согласилась графиня.

— Прошу простить меня, ваше сиятельство, но замужняя дама двадцати шести лет вряд ли может считаться наивной, — отмахнулся барон. — Да и как еще можно назвать человека, который, наслушавшись нелепых указаний, спешит выполнить их настолько в точности, что в тот же день оказывается за воротами дворца? Нет, дорогая графиня, это вовсе не наивность.

— Согласен с бароном, — кивнул граф Энкетт и сделал глоток из бокала.

— Недолгим фавором Маринетт Хорнет обязана лишь цвету своих волос и более ничему, — вновь усмехнулся Гард и отсалютовал мне бокалом. Я отмахнулась, мне было любопытно узнать о предпосылках к выходке ее сиятельства, но обсуждать ее желания не было.

— Зато насколько были счастливы графиня Тизен и баронесса Клотт, когда во дворец вернулась наша дорогая Шанриз, — улыбнулась ее сиятельство. — Видя рядом пламя и его тусклый блик, эти женщины чувствовали себя отомщенными за то, как обошелся с ними государь. А изгнание более удачливой соперницы Тизен объявила одним из лучших дней за последний год ее жизни.

— Мне пришлись по душе слова баронессы Клотт, — заметил Фьер. — Ее милость, наблюдая за сборами плакавшей соперницы, сказала только одну фразу: «Как же я рада, что он меня не выбрал. Свое унижение я забыла через два дня, бедняжка Маринетт о своем будет помнить всю жизнь».

— Она явно умней графини Тизен, — заметила я.

— Согласен с баронессой, — кивнул граф Энкетт и допил свой бокал.

— И это всё, чем вы можете поддержать беседу? — возмутилась его супруга. — Скажите же, что думаете.

— Я думаю, что мне нужен еще один бокальчик, — ответил граф, поцеловал жене руку и встал с кресла. А когда вернулся на свое место с вновь наполненным бокалом, произнес: — Но если хотите знать, что я думаю, то давайте не будем говорить о службе. Вы двое и без того посвящаете герцогине всё ваше время, а нам с ее милостью и вовсе хотелось бы размяться после бесконечного сидения в своих кабинетах.

— Согласна с графом, — я весело улыбнулась, повторив за его сиятельством его фразу.

— Так предлагайте же! — возмутилась графиня.

— Это я и собираюсь сделать, душа моя, — заверил ее супруг и предложил: — Я не желаете ли, дамы и господин барон, перебраться на каток? Я бы, признаться, с радостью прокатился. — Идея была признана занимательной, и на этом обсуждение герцогини и ее фрейлин прекратилось.