– С чего ты решил, что до сих пор любим? – отбрыкивался я.

– Ну, хотя бы потому что если не любишь, то не злишься. По себе знаю, – вспомнил он соседку по парте, Милану, которая не делилась с ним карандашами, и он негодовал. Хотя пожадничай любой другой, ему было бы параллельно.

Чуть позже Степка закорефанился с соседским парнишкой, родители которого уволокли их играть в пинг-понг на заднем дворе. А я вытащил кресла на балкон и изучал скалистый берег и дикий пляж в отдалении и высматривал пролетающие над морем самолеты.

Я знал, что Вера в одном из них. Нутром чуял.

Ближе к двенадцати мы со Степкой уснули. Когда я открыл глаза, на часах было около трех. Вера спала в гамаке, ничем не укрывшись, – видимо, решила нас не будить.

Я присел возле нее на землю, подложив сланцы, а потом и опустил голову ей на колени. Вера проснулась.

– Ты чего не спишь? – прошептала она спросонья.

– Проснулся. Сам не знаю, почему уснул. Вроде собирался тебя дождаться.

– Именно поэтому я и приехала, – потерла она глаза.

– Потому что знала, что я усну? – снова прикрывался я беззащитной маской в лице иронии.

– Если бы ты ждал – я бы не приехала. – Вера присела и помотала шеей в разные стороны, чтобы размяться. – Если чего-то очень сильно ждешь – оно не приходит. Нужно отпустить желаемое.

И вдруг Вера меня обняла.

– Зачем все это? – задался я вопросом, не понимая, как реагировать на происходящее.

– Зачем что? Зачем я приехала? Зачем я тебя обнимаю? – все так же прижималась она щекой к моей шее.

– Все это.

– Я не знаю. А ты? – Она расцепила руки, поднялась с гамака и запрокинула голову, изучая звездное полотно неба.

– И я. – Я положил подбородок ей на плечо.

Вера уткнулась мне в подмышку.

– У тебя есть вино или виски? – решила она воскресить себя двадцатилетнюю.

– Есть. Тебе что? – направился я в дом.

– А ты сам что будешь?

– Виски, – сказал я с ехидной улыбкой.

– Тогда и мне.

– Хотя, – замер я в дверях, – погоди, я обещал Степке, что в шесть утра пойдем с ним на рыбалку. После вискаря я так рано не встану.

– Не волнуйся, – зевнула Вера, – он по выходным раньше одиннадцати не просыпается.

Мы молча выпили по несколько бокалов, внимая оглушающей тишине. Иногда касались друг друга предплечьями. Ловили взгляды. Понимающие.

– Можно я буду спать с тобой? Не люблю спать одна в незнакомых домах, – вдруг сделала она странный заход.

– Легко.

– Мы такие родные и такие чужие, – склонила она голову к моему плечу.

– Мы и те, и другие. Мы просто никак выбрать не можем, – озвучил я версию, что мы много лет стоим на перепутье, но так и не сдвинулись с мертвой точки.

– У меня прекрасный брак, сын, работа. Почему я здесь? И почему я здесь счастлива? – разбавила она колой очередной бокал.

– Помнится мне, когда мы были вместе, ты все время кричала, какая ты несчастная, – не мог я не подцепить Веру.

– Было дело. Я действительно такой себя и чувствовала. А теперь я ей, кажется, стала по-настоящему, – вдруг открылась мне она.

– Ты можешь ответить только на один вопрос. Ты здесь, потому что я – это я или потому что я – отец твоего ребенка? Или потому что любишь меня? – решил я, что терять уже нечего.

– Ты просил ответить на один вопрос, – увиливала Вера.

– Ответь хотя бы на один! – настаивал я.

– Какой тебе важнее?

– Второй.

– Ты же знаешь, что я никогда не переставала тебя любить, – озвучила она то, во что я практически перестал верить.

От внезапной искренности я разнервничался и закурил. Но стоило мне это сделать, Вера разом, вытянув указательный и средний пальцы, увела сигарету у меня изо рта. Она всегда так делала в молодости, и я вытаскивал по две штуки разом, чтобы прикурить.

– А как же Выхухоль? – выпустил я кольцо дыма, похожее на питерскую пышку.

– Перестань его так называть. У него есть имя, – одернула она меня.

– Имена не имеют никакого значения. Ты назвала нашего сына Степаном. Я же смирился, – снова отшучивался я.

– Его я тоже по-своему, но люблю, – ударила мне под дых словами Вера. – Она выросла из благодарности, уважения. Не сразу вызрела, но тем не менее…

– А меня ты как любишь?

– Как ни странно, – процитировала она мем из Сети, запрокинув голову и высчитывая, где располагаются созвездия Андромеды и Гончих Псов. – Пойдем спать. – Вера снова начала зевать.

В спальню прокрался лунный свет под руку с прохладой. Шторы танцевали школьный медляк. Поскольку Вера приехала в том, в чем ездила на встречу, зацепив по дороге лишь купальник и шлепанцы, она надела мои трусы и футболку как пижаму и забралась под простыню (одеяла я так и не нашел, хоть и рыскал по всему дому). Мы смотрели друг на друга с соседних подушек, как делали это в прошлой жизни.

– Мы так и не стали циниками, хотя планировали! – Я укрыл ее плечо, осторожно убрав шаловливую прядь волос с лица и заправив ее за ухо.

– Хотя иногда казалось, что так оно все и вышло, – придвинула она свою подушку ближе ко мне и вдруг произнесла: – Сплю на новом месте, приснись жених невесте!

– Вера, твою мать, у тебя и так два мужика и молодой любовник еще в придачу! Не много?

– Да не мешай ты, – рявкнула она и в считаные секунды провалилась в сон.

Когда я проснулся, Вера со Степой готовили завтрак. Степа раскладывал столовые приборы и чашки, а Вера стояла у плиты, но, увидев меня, вдруг смутилась. И еще плотнее прикрыла крышкой сковородку.

– Ну и что там мама такое делает? – спросил я довольного Степу.

– Мое любимое.

– Что именно?

– Яичницу с сулугуни. – Я потрепал Степку по голове, вспомнив коронное блюдо Юси.

– А на меня найдется порция?

– Хочешь, будем есть из одной тарелки? – поинтересовался Степа.

– Мы можем все вместе есть из сковородки. Хотите? – предложила похулиганить Вера и поставила яичницу в центр стола.

* * *

После позднего завтрака мы запрыгнули в машину и отправились вдоль побережья к мысу Фиолент на яшмовый пляж.

Вера отошла переодеться в купальник, а Степа, предусмотрительно натянув плавки еще дома, уже прыгал по пене косматых волн. Ему не шло это имя, да и мне никогда не нравилось. Но Степа – единственный, кого я не боюсь любить всем сердцем. И это нелепое имя идет бок о бок с моей любовью. Он вырастет. Перестанет понимать. Начнет упрекать. Скорее меня, чем Веру. Ей, если мне удастся его правильно воспитать, он будет благодарен. А я боюсь, что так и буду идти по кромке его жизни: ни там, ни сям. Но это будет после. Потом. Когда-то.