О высоком моральном духе гражданского населения осажденной Полтавы существует свидетельство легендарного характера: «Это возбудило в Полтаве такую бодрость, что, по прочтении царского письма, дали в соборной церкви присягу защищаться до последней капли крови и заранее объявляли изменником всякого, кто захочет поступать противно этой присяге. Один благоразумный обыватель на сходке стал толковать, что, ввиду ослабления сил и недостатка средств для осажденных, не лучше ли будет сдать Полтаву, выговорив у неприятеля льготные условия. Полтавцы, услышавши такое слово от своего земляка, пришли в неистовство, тотчас позвали протопопа, приказали ему напутствовать оратора причащением Св. Таин, а когда дело духовное было исполнено, вывели из храма и побили камнями и дубинами»[769]. Схожую историю о пережитой горожанами Полтавы осаде, о верности и предательстве, среди прочих обстоятельств Полтавской баталии и осады, слышал в 1765 г. археограф М.М. Щербатов от фельдмаршала П.С. Салтыкова: «Петр I, подошед к Полтаве, кидал в пушке бомбы со увещевательными письмами к гражданам, утверждая их в верности, из которых одна бомба с письмами упала на мосту, была поднята и чтена в ратуше, что по их полковой дом назывался. Тут граждане рассуди, что не могут ничего от швецкого короля надеяться, а хотя б и могли надеяться, полутче было защищатись и умереть за их законнаго государя, чего ради и определили идти вторично в верности и в твердом защищении присягу учинить в соборную церковь пред чудотворным образом Пресветлой Богородицы, а естли кто спротивен будет того убить до смерти, что и учинили с одним писарем, а некто другой хотящей сопротивляться сей резолюции спасен бегством выкинувшись в окошко»[770].

Достоверность этих эпизодов проверить сложно, зато у нас есть более прозаичный документ, описывающий состояние дел в гарнизоне. 8 июня 1709 г. полтавский комендант полковник Келин получил от Меншикова повеление «ответствовать о провианте»; Келину предписывалось организовать поиск провизии, которую мещане могут прятать в ямах, и отчитаться о найденном и обо всех наличных запасах. В ответ полковник сообщал: «Впредь будущей месяц правианту не будет и на три дни; не толко солдатам, но и всем будет нужда; у мещан взять провианту нечего, что они люди не запасные, которые ныне казаки и задержаны… жане в осаде тех кормят мещане, а в ямах искать негде;… Еще доношу вашему светлейшеству, из здешних обывателей и из забежан много мрут, имеют нужду в свинцу и в ф… ядрах ручных, ежели возможно прислать и серы; салдатам нужда и в денежном жалованье»[771].

После Полтавского сражения военные действия на территории Украины прекратились, но возобновились в 1711 г., когда активизировались противники Москвы в этом регионе. В поход новой антироссийской коалиции выступили казаки гетмана Филиппа Орлика (преемника Мазепы) и поляки «киевского воеводы» Юзефа Потоцкого (сторонника прошведского польского короля Станислава Лещинского), однако основной боевой силой стали татары ногайской и буджацкой орды под руководством Мехмет-Гирея, младшего сына крымского хана Девлет-Герея II; Карл XII был идеологом союза, но выставить войска не мог [772]. На протяжении своей истории, находясь между такими центрами силы, как Россия, Польша и Крым, украинская казачья старшина традиционно склонялась то к одной, то к другой стороне в зависимости от обстановки; а в Северной войне к «постоянным» игрокам в регионе прибавилась Швеция. Петровское правительство следило за настроениями местного населения, и эти настроения вызывали тревогу даже в относительно спокойном 1710 г. Мнение части казаков наглядно выразил некий «гетманский посланный» казак в дорожном разговоре с Чигиринским сотником Невенчанным: «А у нас на Украине слышно, государь хочет украинских всех людей перевесть за Москву, а на Украине поселить русских людей». На вопрос, не собираются ли мятежные запорожцы прийти с повинной к царю, было сказано: «Разве будут дураки, что пойдут; они добрый способ делают, что орду подымают; а как орду подымут, вся Украина свободна будет, а то от москалей вся Украина пропала». На основании таких данных князь Д. М. Голицын доносил Меншикову 17 февраля 1710 г.: «Зело надобно, дабы во всех порубежных городах были полковники к нам склонны»[773]. Судя по допросным речам Чигиринского казака Корнея Сранченко, который в ноябре 1710 года захватил в плен одного запорожца, «между ими запорожцами есть противность происходит: пехота хотят принести повинную Государю, а конница не хотят»[774]. Другое донесение, отправленное А. Д. Меншикову в 1710 г., гласило: «Гетманского регименту в людях зело в службе малое старательство является и в мыслях своих стали не таковы к службе охотны, больше в Запорожье идут, а запорожцы зело суровы стали и Бог знает, что из них выростет, – скрытно чинят» [775]. В переписке с братом П. М. Апраксин так сформулировал обстановку на Украине: «Жаль, что тамошняя Украина под такие часы опустошена и черкасы, розбиранием в разные собинные интересы, озлоблены, о чем и мы не неизвестны, однакоже не оставит Бог в правости сущих» [776].

Подобные настроения скоро вылились в открытый конфликт царского гарнизона крепостицы Новосергиевской с обитавшими в ней казаками. Крепость эта была построена в 1689 г. по приказу князя В. Голицына на р. Самаре, недалеко от Новобогородицкой крепости и также предназначалась для усиления контроля над татарской границей и над Запорожьем, вызывая протест запорожцев [777]. Когда крымские татары в феврале 1711 г. подошли к Новосергиевскому, казаки предпочли не вступать в противостояние с ханом, а сдать город и разоружить стоявший в крепости небольшой отряд царской пехоты. О том, как это произошло, рассказал Семен Самойлов, сержант Колпакова полка [778]. Казаки собрали в замке жен, детей и пожитки и сперва собирались биться с татарами «до последней меры». Хан, потеряв несколько человек от огня из крепости, вызвал казачьего сотника Пляку на переговоры и обещал отступить от города в обмен на провиант. «А их солдат была только одна рота с капитаном с Иваном Мухановым, и то капитан и все при нем урядники и солдаты тому Пляке провианту давать не велели. И Пляка и черкасы в том их не послушали и на другой день, собрав он, Пляка, всех черкас с ружьем и косами, и, взяв их капитана и солдат, отвели к хану. И хан спрашивал их, есть-ли войска московские в Белгороде и в Плотаве, а потом говорил, чтоб они шли служить к королю шведскому, а если не пойдут, то велит он, хан, порубить их всех. И они сказали, что служить они шведу не хотят, и хан велел, обобрав у них ружье, отдать за караул… И как пришли на Орчик, и на другой день орда вся с ханом пошла к Водолаге, а их, солдат, велел хан отпустить, и велел идти им в русские городы, а в черкасские идти не велели. И шли они от того урочища, пронимаясь до Самары, лесами и, не дошед до Самары верст за 80, на лесу напали на них в полночь запорожцы и татары, и разогнали их всех врознь. И пришло с ним, сержантом, на Самару солдат сорок три человека, а капитан с достальными солдаты, где подевались или пойманы, про то не ведает»[779]. Об этом же эпизоде нашествия крымского хана Девлет Гирея поведали 8 марта 1711 г. в своих «распросных речах» взятые в плен татары, бывшие «под знаменем Темира-мурзы Мансурова»: «А шли-де они с ханом от Перекопа до Самары 23 дня и, пришед к Богородицкому, что на Самаре, хотели чинить в слободах разорение. И из того города стали по них стрелять из пушек и они-де, не приступая к тому городу, пошли к Новосергиевскому, и хан-де послал наперед от себя запорожских черкас уговаривать Новосергиевских жителей, чтоб они без бою сдались. И того-де города сотник Фляка ему, хану, отдался без бою и русских людей, солдат человек с шестьдесят или больше, отдал и тех-де русских людей, отведчи от города миль с пять, он, хан, отпустил. А от того-де Сергиевского города пришли под Водолаги и чрез договор того-же сотника Фляка водолажские жители ему, хану, сдались без бою-ж. И от Водолаг пошли под городок Мерефу и, не дошед Мерефы, близ Водолаг его, татарина, взяли с двумя татары-ж чугуевские калмыки и убили из них татар человек с шестьдесят» [780].