Возвращать крепостицу Новосергиевское под контроль правительства был отправлен генерал-майор Ф. В. Шидловский; выступая в поход он доносил Ф. М. Апраксину 6 апреля 1711 г.: «На Самар к Новосергиевскому пошел из Харькова апреля 3 числа и на речке Берестовой, близ Орели, от Новосергиевского верст за семьдесят, случась с шкардоном и с бригадиром, и с Сумским, да со мною пехоты двести человек устроено на возах, и, призвав Вышнего в помощь, пойду сам к Сергиевскому». Заодно он спрашивал инструкций – после взятия разрушить ли крепость или поставить в ней гарнизон: «Аще-ли оный городок достанем, что с ним укажет учинить, разорять-ли его или людьми осаживать, как осаживать, и провиант где брать?»[781]. 11 апреля Шидловский подошел к городку и неоднократно предлагал «изменникам…, чтоб они без кровопролития склонились» – один раз до начала штурма, но защитники в ответ сделали вылазку. После того как вылазка был отбита, последовало второе предложение сдаться, но изменники и слышать не захотели о капитуляции. Шидловскому ничего не оставалось, кроме как штурмовать крепость. В ходе штурма остатки защитников с женщинами и детьми отступили в цитадель («замок») и, получив третье предложение, наконец сдались. «И по взятию того города и остатнюю того города крепость их велел выжечь, и по части и разорить»[782]. Адмирал Апраксин, по-видимому, был недоволен разорением Новосергиевского – ведь еще недавно это был опорный пункт русской армии. И Шидловскому пришлось оправдываться и доказывать, что иного способа, кроме штурма, у него не оставалось: «Изволишь писать о сохранении Новосергиевского; и ежели бы оных изменников не было к нам таковой противности… то бы оную крепость мы не разоряли». Генерал-майор ссылался на «увещательное письмо о склонении и об отдаче города», которые он отправлял мятежникам, а также обещал предъявить «какие оные отвещательные к нам писали письма»[783]. Более того, оказалось, что в конце марта к мятежной крепости подходил верный Петру полтавский полковник со своими казаками, но был обстрелян и был вынужден отступить, т. е. у бунтовщиков был не один шанс подчиниться [784].

Обстановка в целом складывалась тревожная: Турция вступила в войну, татарские орды и запорожцы нападали на пограничные города, и, несмотря на то что гетманские полки участвовали в акциях правительственных войск, руководству приходилось опасаться за лояльность населения Гетманщины. Бригадир Федор Осипов, полковник Ахтырского слободского полка, писал князю Д. М. Голицыну 16 февраля 1711 г. о сложной обстановке, которая сложилась вокруг территории его полка: «Слух де промеж ордою и запорожцами носился, будто все казаки гетманские хану меют сдатися и идти у Москву воевати». От генерал-майора Шидловского Осипов получил сообщение, что «неприятель сильный идет со всех сторон и удержать его трудно», и совет «бы послать моего полку в прочие городы, чтоб в крепких местах в осаду садились, а мне-б при крепости быть и хранить себя и прочих украинских городов, як возможно». Бригадир сетовал, что не имеет возможности следовать со своими казаками для защиты Воронежа, «опасен будучи за малолюдством, как у меня, так и сумского полку казаков, а гадяцкого и полтавского указного числа казаков никого нет». Осипов «велел сходити с крайних полку моего городков жителям с женами и с детьми в крепкие городы в осаду». Голицына бригадир предостерегал, что татары при вторжении вели себя необычно (не как при обычном набеге): «Хоть кого с наших поймают, вольно из своих рук поганских пускают» и «никогда… их басурманская сила поважне так не ходили и нигде много не стояла»; все это говорило в пользу того, что крымчаки «своим лукавством… прельщают простолюдинов и непомысленных людей ко своему преклонению». «Особливе вашей милости доношу, что ведение людей еще не пришли шведского разорения и от страху в памяти, и теперь только держатся и возятся до крепких мест, покамест слышать и видять меня с полком не подалеце, и як мне дале куды отдалитись, то и никого в городех не останется, пойдут врознь по лесах, кто куда влучит гинути, слышачи таково сильной приход неприятельской, якоже и там коломацкие и мерловские городки все пусты, только нечто осталось в Красном Куте, да с Богодухова и старшинами в осаде. Что до уваги вашей милости падаю и прошу рачте (?) делати, яко бы лучше, чтоб сей край без надежности не бывал пуст»[785].

Из Харькова Ф. В. Шидловский писал адмиралу Ф. М. Апраксину 5 марта 1711 г.: «Особливо вашему сиятельству доношу о людях сего краю: за прельщением, а паче за страхом великим, острую измену показали, чего никогда у нас на Украине не бывало: три местечка Водолаги без бою сдались, изменивши обще с запорожцами, других доставали и один городок достали… А в приезд мой в Харьков старшина мне все сказали: аще бы хан за Харьков дале в Украину вступил, многие-б местечка изменили, за великим страхом всех их посполитство повыдовали хану, вырубить всех». В том же письме генерал-майор писал: «А на гетманцев нам надеждей держать не для чего; они тому давно рады, первые они-ж наш край будут грабить весьма»[786]. То, что начиная войну, противники Петра (в поход выступили ногайская и буджацкая татарские орды, янычары, шведы, поляки и запорожцы) собираются «прельстить» местное население мягким обхождением, подтвердилось при допросе взятого в плен под Бреславлем в феврале 1711 г. ногайского татарина, который «сказал, что им от хана и от сына его жестоко приказано, дабы черкасам разорения и грабежу не чинить и в полон их не имать, и не рубить, а брать бы только один провиант, живности и фураж, а лошадей не брать»[787]. Взятый в том же месяце в плен поляк Иван Небельский из войска союзного туркам и шведам польского «воеводы киевского» также подтвердил: «И от него, воеводы киевского, и от султана заказано казаков из польских хлопов отнюдь не рубить и в полон не брать, и не разорять, кроме провианту и фуражу; токмо татары церкви русские разоряют»[788]. Упоминание «польских холопов» объясняет необычно мягкое поведение орды: поляки продолжали претендовать на земли Правобережной Украины и рассчитывали расположить к себе местное население.

Впрочем, боевые действия скоро приняли традиционный для этого региона и привычный для участников характер. В ожидании прихода неприятеля харьковский полковник подготовил город к обороне: «В городе у нас в Харькове все исправно и расположено, кому где на стене стоять», – писал он 14 февраля 1711 г. И когда крымский хан с запорожцами подошел к Харькову, «запорожцы грабили посады и некоторые дворы выжгли, а на город стреляли и вышеписанного числа [5 марта. – Б. М.] пошли восвояси», – писал Шидловский Апраксину [789]. В письме из Харькова от 20 марта 1711 г. Шидловский сообщал Апраксину о нападении на еще одну крепость в начале марта: «Неприятель, как хан крымский, так и воры запорожцы, были под Новобогородицким и вошли было оные воры запорожцы в посад, и по меньшему городу из мелкого ружья только стреляли, а из города били на них из пушек. И оные воры, того города меньшого не достав, выжгли в посаде несколько хат и пошли прочь… О Новобогородицком вашему сиятельству доношу, что так крепость земляная и делана регулярно и войтить (?) об ней не извольте: не запорожцам такую крепость добывать; артиллерии и зелья достаток, только мало людей» [790].