Кем же была в сознании новгородцев эта могущественная София? Ответить на этот вопрос одновременно и легко, и сложно. В христианской традиции она является персонификацией Премудрости Божьей и, как мы видели из летописного описания процедуры избрания владыки, это определение было известно новгородцам. Как отмечают исследователи, христианский образ Софии Премудрости Божией сложился в результате совмещения образа древнегреческой богини Афины (который уже Гесиодом осмыслялся как перевоплощение изначальной Мудрости, а сам собственно термин «софия», от которого и было образовано название христианского персонажа, встречается у Гомера в «Илиаде» (ХV, 410–413) как мудрость, проистекающая от все той же богини Афины) и ветхозаветного образа Премудрости (hkmh, hkmwt)711. Однако все было не так просто. Образ божественной Премудрости является достаточно сложной богословской абстракцией, в результате чего не только в ХIII в., но и в более поздний период возникали разные мнения, кем же на самом деле является эта самая Премудрость. Кто была София, точно в Древней Руси никто сказать не мог. Когда в XVI в. Зиновий Отенский, новгородский монах из Отенского монастыря, написал специальное «Сказание известно, что есть Софеи Премудрость», то начал он его с сетования о том, что новгородцы не знают, «что есть Софеи Премудрость»: «С воздыханием от среды сердца востонаху забвению нашему и неведению родитель наших, от них же нам вся злая произведалася, понеже неведением погрузишася, яко таковое великое дело, а не ведати Премудрость Божию составную Господа нашего Иисуса Христа забвением покрывати»712. В древних «толковниках» ее понимали и как Иисуса Христа («слово божье»), и как церковь, и как Богородицу. Подобный разнобой во мнениях сказался и на отечественной иконографии этого образа. Искусствоведы выделяют четыре варианта древнерусской иконографии Софии: новгородский, киевский, ярославский (холмогорский), а также композицию «Премудрость созда себе дом». В новгородской иконографии София традиционно изображается как огненноликий крылатый ангел, в киевской – как Богородица, в ярославской – как церковь, а в последней композиции – как символическое изображение евхаристии.

Евангелие от Иоанна начинается знаменитой фразой: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1, 1). Апостол Павел в послании к коринфинянам прямо называет Христа «Божией Премудростью» (I Кор., I, 24). Еще дореволюционные исследователи отмечали, что еще в катакомбах Александрии встречается изображение крылатого ангела. Сопровождающая его фигуру подпись Sofíá IС ХС не оставляет никаких сомнений в том, что под Софией создатель данного изображения имел в виду Иисуса Христа713. На Руси посвященные Софии соборы стали возводить в подражание собора Св. Софии в Константинополе. Как пишет в своем исследовании Г.В. Флоровский, в Византии, откуда на Русь и пришел ее культ, всегда и неизменно считали константинопольскую Софию храмом Слова и именно в таком качестве ее воспринимали и посещавшие Царьград наши далекие предки. Так, например, Антоний Новгородский, посетивший Константинополь в начале XIII в. и оставивший описание своего хождения, при описании собора Софии специально отмечает, что «иже есть премудрость Присносущное слово»714. Согласно древним сказаниям, первое изображение Софии в Константинопольском храме отразило отождествление ее с Логосом, Спасом, Иисусом Христом715. Таким образом, в строго ортодоксальном смыле София была тождественна Иисусу Христу как Слову-Логосу. Как отмечает А.И. Яковлева, в самом древнем из известных ей толковников XV в. София – это Христос, и именно как Христос она изображена на олсуфьевской пелене716.

Однако, несмотря на это ортодоксальное понимание Софии, основывающееся на незыблемом для средневекового христианина авторитете Библии и недвусмысленных указаниях евангелиста Иоанна и апостола Павла о тождестве Слова и Премудрости с Иисусом Христом, новгородские летописцы воспринимают ее как отдельную от бога сущность, что вытекает из самой многократно повторяемой ими формулы «Бог и святая София». Это устойчивое выражение показывает, что для новгородцев София была не тождественная христианскому богу, хоть явно с ним и связана. Встречающиеся в Средневековье другие толкования сущности Софии отождествляли с нею Богоматерь или церковь не как храм или организацию, а как мистическое единение верующих и самого Христа. Однако Богоматерью для новгородцев София быть также не могла, как это с очевидностью следует из текста летописи. Так, победу над шведами в знаменитой Невской битве 1240 г. новгородцы одержали «силою святыя Софья и молитвами владычица нашея богородица и приснодѣвица Мария»717, в Раковорстсом сражении 1268 г. «силою креста честнаго и помощью святыя Софья, молитвами святыя владычица нашея Богородица приснодѣвица Мария и всѣх святых, пособи бог»718, а в 1348 г. Орехов был взят «милостью божьею и святѣи Софѣи заступлением, и молитвами пресвятыя владычиця богородица нашея, силою креста честнаго… и святою мученику христову Бориса и Глѣба помощью»719. Как будет показано ниже, в новгородской иконописи София традиционно изображалась вместе с Иисусом Христом и Богоматерью и, следовательно, не тождественна им. Теоретически, летописец мог иметь в виду и храм, посвященный святой Софии, однако то, что в летописи София упоминается наряду с Богом, Богоматерью и святыми как могущественное сверхъестественное начало, помощь которого чрезвычайно действенна, не позволяет видеть в ней простое архитектурное сооружение.

Таким образом, единственно возможным из всех существовавших христианских толкований применительно к новгородскому летописанию является отождествление Софии с церковью. Именно к такому выводу пришел А.С. Хорошев. Кроме логического исключения всех остальных вариантов в пользу такого понимания говорит как будто лишь одно летописное свидетельство. Рассказывая о спасении Новгорода от нашествия Батыя в 1238 г., летописец пишет: «Новъгородъ же заступи богъ и святая великая и зборная апостольская церквы святая Софья и святыи Кюрилъ и святыхъ правовѣрных архиепископъ молитва и благовѣрныхъ князии и преподобьныъх черноризець иерѣискаго сбора»720. Однако что могло значить для жителя Новгорода такое понимание данного образа? Новгородская церковь была частью общерусской, а та, в свою очередь, – частью вселенской православной церкви. Означало ли это, что новгородцы считали своим верховным правителем и судьей, собственником городской казны и земель православную церковь как таковую и были готовы в массовом порядке сложить за нее свои головы? Факты свидетельствуют об обратном. Во-первых, пониманию Софии как христианской церкви как таковой противоречит самое первое ее упоминание на страницах новгородской летописи. Ее автор, описывая события 1215 г., отмечает: «Князь же Мьстиславъ створи вѣцѣ на Ярослали дворѣ: «и поидемъ, рече, поищемъ муж своихъ, вашеи братьи, и волости своеи; да не будеть Новыи търгъ Новгородомъ, ни Новгородъ Тържькомъ; нъ къде святая София, ту Новгородъ; а и въ мнозѣ богъ, и въ малѣ богъ и правда»721. Однако жители Торжка точно так же, как и новгородцы были частью христианской цервкви, и в предложенном смысле противопоставление одного русского православного городу другому не имело никакого смыла. Тем не менее летописец совершенно четко противопоставляет жителей Торжка новгородцам, подчеркивая одновременно нерушимую связь Новгорода и Софии в территориальном плане. Последовавшие вскоре после этого события полностью подтверждают в глазах летописца правильность обозначенной позиции новгородского князя: «И тако, божиею силою и помочью святыя София одолѣ Мьстиславъ, а Ярославъ вда плеци, и пълкъ его»722.