Кроме того, в той же Чехии был найден средневековый сосуд, на дне которого была изображена богиня, в правой руке держащая какую-то траву или растение, а в левой – гривну, венец или венок (см. рис. 6). Следует вспомнить что, по утверждению более позднего чешского писателя Иржи Стржедовского, Венера-Красопани изображалась с миртовым венком на голове. Болгарские сказания рисуют с лучезарным венком на голове Петку-Парашкеву. Отечественная Хлудовская псалтырь XIII в. изображет утреннюю Зарю в виде женщины с факелом и гривной или венком в руке. Таким образом, изображение языческой богини планеты Венеры с подобным атрибутом является общеславянской традицией, а древнерусская псалтырь позволяет еще конкретизировать, что подобным образом воспринимали утреннюю звезду. Соответственно, на древнечешском сосуде с венком или гривной в руке была изображена Мокошь. Однако подобное восприятие богини планеты Венеры восходит если не к эпохе индоевропейской общности, то, во всяком случае, ко времени тесных контактов наших далеких предков с предками иранцев. Так, на одном перстне амударьинского клада, датируемого V–IV вв. до н. э., изображена сидящая на стуле женщина в короне, в правой руке которой изображен цветок, в левой – венок. На втором персте такая же женщина в короне, держит в правой руке цветок, а на левой ее руке сидит птица. Исследовавшая данные изображения Е.Е. Кузьмина пришла к следующему выводу: «В произведениях искусства сасанидской эпохи есть изображения Анахиты в сценах инвеституры в одежде и короне сасанидской царицы с чашей, с цветком лотоса или венком-кольцом в руках, иногда в сопровождении птицы. Поскольку на амударьинских перстнях женщины представлены с теми же атрибутами: в короне, с птицей, венком и цветком – это служит серьезным основанием признать их изображениями Анахиты и утверждать, что традиция представлять богиню с подобными атрибутами сложилась еще в ахаменидскую эпоху»692. Поскольку Ардви-Сура Анахита была также связана в представлениях древних иранцев с планетой Венерой, то, с учетом приведенных выше славянских параллелей, время возникновения представления богини с этими атрибутами следует отнести к гораздо более раннему периоду. Дарование всадникам богиней растения следует сопоставить с одним интересным указанием Плиния Старшего: «В древности самым явным признаком победы считалась передача побежденными зеленого стебля. Она означала отказ от обладания землей, от пользования производящей и питающей силой почвы, даже от погребения в земле: этот обычай, как я знаю, до сих пор сохранился у германцев»693. Из слов античного автора следует, что данный обычай был не только германским, а был в древности известен у разных народов. В данном контексте передача богиней растения всаднику знаменовало передачу ему обладания землей во всех ее проявлениях и свидетельствует о представлении о существовании у наших предков представлений о божественном происхождении земной власти, которую так категорически отрицал А.К. Амброз.

Следует также отметить и то, что средневековый немецкий хронист Гельмольд при описании главных божеств различных западнославянских племен, живших на территории современной Германии, среди мужских божеств упоминает и Живу-Сиву, богиню полабов. Очевидно, что данная богиня играла главенствующую роль в панетеоне этого племени. Впоследствии, как отмечал Д.Н. Егоров, в землях, подвергшихся германизации полабских славян на гербах и печатях местной знати был «широко распространен…тип «дикой женщины» (с рогами в обеих руках), что сильно напоминает «славянскую Цереру», богиню Живу, как ее определяет Mater verborum…»694 Если это действительно были изображения Живы, то их использование на гербах знати вновь указывает на некий политический аспект власти этой богини. Поскольку лучане и полабы находились примерно на одном уровне развития с восточнославянскими племенами, нет, следовательно, ничего невозможного в том, чтобы и у наших далеких предков какая-то богиня была связана с властью уже в политическом ее аспекте.

У некоторых индоевропейских народов, с которыми в древности контактировали наши предки, также зафиксирована связь верховной власти с женским божеством. У иранцев таковой была богиня вод и планеты Венеры Ардви-Суры Анахиты. Верховный бог Ахура Мазда говорит о ней так:

Однако роль этой богини оказывается большей, чем просто защитницы или хранительницы. В этом же гимне именно ее просят о даровании хварно – мистической сущности царской власти различные персонажи иранской мифологии. Именно к ней обращают просьбы об обретении верховной власти над миром:

Как уже отмечалось выше, складывание образа этой богини у предков иранцев происходило в восточноевропейском регионе, на что указывает как упоминание бобровой шубы богини, так и ее трехчастное имя, средняя часть которого полностью соответствует среднему элементу славянского имени Мать Сыра Земля.

Если мы обратимся к римской традиции, то и там именно Венера была матерью и неизменной помощницей легендарного родоначальника этого народа Энея в его странствиях. В эпоху кризиса Римской республики с ней всячески подчеркивали связь различные деятели, стремившиеся к высшей власти в государстве. Сулла считал, что именно Венера приносит ему счастье, Помпей посвятил ей храм как Победительнице, а Юлий Цезарь чтил ее как свою прародительницу. Свою связь с ней будущий великий полководец и политик публично декларировал задолго до обретения им верховной власти и в речи на похоронах своей тетки Юлии, в частности, сказал: «Род моей тетки Юлии восходит по матери к царям, по отцу же к бессмертным богам: ибо от Анка Марция происходят Марции-цари, имя которых носила ее мать, а от богини Венеры – род Юлиев, к которому принадлежит и наша семья. Вот почему наш род облечен неприкосновенностью, как цари, которые могуществом превыше всех людей, и благоговением, как боги, которым подвластны и самые цари»697.

Еще более выражен сюжет связи женщины и власти в кельтской традиции. Н.С. Широкова отмечала, что королем Ирландии можно было стать лишь с соизволения богинь, воплощавших королевскую власть. Братья Рис в своем исследовании также подчеркивали, что взаимоотношения между ирландскими королями и королевской властью часто изображаются как брак: «В пору своей юности Ньяль (Девять Заложников) и четыре его единокровных брата – Бриан, Фиахра, Айлиль и Фергус, – получив от кузнеца оружие, отправились на охоту, чтобы испытать его. Заблудившись в лесу, юноши разожгли костер и стали жарить убитую дичь, а Фергуса послали на поиски питьевой воды. Он подошел к колодцу, который стерегла ужасная на вид старуха, и попросил разрешения набрать воды. В ответ старуха сказала, что разрешит сделать это только в обмен на его поцелуй. Юноша отказывается и возвращается к братьям без воды. Остальные братья по очереди отправляются за водой, видят старуху, узнают о ее условии, но только Фиахра соглашается на «легкий поцелуй». За это она обещает ему «часть власти в Таре», что означает, что двое из его потомков (но никто из потомков трех других братьев) будут королями. Затем настает очередь Ньяля. Оказавшись перед тем же выбором, он не только целует старуху, но и делит с нею ложе. Когда он вновь смотрит на нее, он видит, что она превратилась в прекраснейшую женщину. «Кто ты?» – говорит юноша. «О король Тары, – отвечает она, – я – Власть. С этой поры вовеки пребудет власть у тебя и твоего потомства». Затем она отсылает его к братьям, и он не дает им воды до тех пор, пока они не обещают ему вечное старшинство над ними и право поднимать оружие на пядь выше их.