но не полностью упразднить ее. Дороти Робертс также проводит различие между реформами, которые "исправляют проблемы, воспринимаемые как аберративные недостатки системы", что "лишь способствует легитимации и укреплению ее функционирования", и реформами, которые "уменьшают мощь угнетающей системы, освещая неспособность системы разрешить создаваемые ею кризисы", добавляя, применительно к ее собственному проекту: "Аболиционистский конституционализм мог бы поддержать многие нереформистские реформы, в которых уже участвуют борцы за отмену тюрем и другие активисты".

Однако не все аболиционисты с этим согласны. Некоторые считают, что даже нереформистские реформы рискуют быть присвоенными теми, кто вложен в карательное общество. Масимо Лангер напоминает нам о критике Томасом Матисеном понятия "нереформистские реформы" в книге Матисена 1974 годаПолитика отмены". Матисен признал, что такая идея "теоретически интересна", но, в отличие от других, утверждал, что даже нереформистские реформы не защищены от присвоения теми, кто заинтересован в сохранении статус-кво.

На мой взгляд, концепция "нереформистских реформ" лишь позволяет обойти противоречия и напряженность, присущие аболиционизму, и поэтому ее следует избегать. Она ничего не решает, а лишь замазывает противоречия под ковер. Лучше посмотреть им в лицо, принять их и занять неудобную позицию, признав, что в нашей политике неизбежны трения.

Реформирование парадигмы наказания слишком чревато. Причина в том, что реформаторские усилия зародились одновременно с самой парадигмой наказания, с тюрьмой и с карательным обществом. По сути, многие из центральных институтов и практик наказания сегодня представляют собой реформы более ранних форм наказания. Сама пенитенциарная система родилась как реформа телесных наказаний и пыток, а нынешние институты сохранились только потому, что постоянно рассматриваются как нуждающиеся в реформировании и реформируемые. На эту тему Анжела Дэвис начала свою книгу "Устарели ли тюрьмы?

Ирония судьбы заключается в том, что сама тюрьма появилась в результате совместных усилий реформаторов по созданию более совершенной системы наказаний. Если слова "тюремная реформа" так легко слетают с наших уст, то это потому, что "тюрьма" и "реформа" неразрывно связаны друг с другом с самого начала использования тюремного заключения как основного средства наказания нарушителей общественных норм.

В эпиграфе она отсылает читателя к отрывку из книги Фуко "Дисциплина и наказание":

Следует напомнить, что движение за реформирование тюрем, за контроль над их функционированием возникло не так давно. Похоже, что оно возникло даже не из признания неудачи. Тюремная "реформа" практически современна самой тюрьме: она составляет как бы ее программу.

В книге "Дисциплина и наказание" Фуко продолжает:

С самого начала тюрьма была втянута в ряд сопутствующих механизмов, целью которых, казалось бы, было ее исправление, но которые, похоже, стали частью самого ее функционирования, настолько тесно они были связаны с ее существованием на протяжении всей ее долгой истории. . . . Были запросы. . . . Существовали общества для наблюдения за функционированием тюрем и для внесения предложений по их улучшению. . . . Разрабатывались программы по улучшению работы машинных тюрем... [и] издания, которые возникали более или менее непосредственно в тюрьме и составлялись либо филантропами..., либо чуть позже "специалистами"..., либо, опять же, бывшими заключенными...

Тюрьма не должна рассматриваться как инертное учреждение, периодически сотрясаемое реформаторскими движениями. Теория тюрьмы" - это постоянный набор оперативных инструкций, а не случайная критика - одно из условий ее функционирования.

Тюрьма сохранилась и выжила прежде всего потому, что считается реформаторским институтом, постоянно нуждающимся в реформировании и реформировании, то есть потому, что она никогда не достигает своей цели и, следовательно, всегда нуждается в переосмыслении и реформировании. Как долго мы будем продолжать играть в эту игру?

То же самое можно сказать и о функции полиции. Писатели-аболиционисты рассказывают о разочаровывающей истории целой волны комиссий по реформированию полиции и проектов реформ, которые осуществлялись с большими надеждами, но ни к чему не привели. Эта история восходит как минимум к 1894 г., когда Комитет Лексоу расследовал неправомерные действия полиции в Нью-Йорке; она проходит через известную комиссию Викершама в 1931 г., комиссию Кернера в 1967 г. и совсем недавно - Целевую группу президента Обамы по вопросам полицейской деятельности XXI века. Как подчеркивает Мариаме Каба, "эти комиссии не остановили насилие; они лишь выполняли своего рода контрповстанческую функцию каждый раз, когда полицейское насилие приводило к протестам". Последняя целевая группа Обамы, утверждает Каба, рекомендовала отдельные реформы после убийств Майкла Брауна и Эрика Гарнера, "процедурные изменения, такие как тренинги по неявным предубеждениям, встречи полиции с общественностью, небольшие изменения в политике применения силы и системы раннего выявления потенциально проблемных сотрудников", но они практически не дали никакого эффекта. Каба подчеркивает, что в Миннеаполисе было проведено множество реформ, но ни одна из них не остановила чудовищное убийство Джорджа Флойда.

В свете этой истории я бы утверждал, что концепция нереформистских реформ просто избегает реального вопроса: служит ли уголовный закон и его исполнение для возмещения вреда или навязывает социальный и расовый порядок. Обращение к нереформистским реформам уклоняется от главного вызова парадигме наказания, точно так же, как и ответ "истина должна лежать где-то посередине, как это всегда и бывает". Он избегает его, находя политическое и политическое совпадение в диаграмме Венна прогрессивной и аболиционистской программ. Поиск совпадения может быть полезен с прагматической точки зрения, но он ничего не дает для разрешения внутренних противоречий или решения фундаментального вопроса об уголовном праве и его применении. Достижение консенсуса путем поиска совпадений просто позволяет двум кораблям тихо проплыть в ночи. В любом случае, независимо от позиции по отношению к нереформистским реформам, нельзя допускать, чтобы они мешали кооперированию.

 

Глава 8. Сотрудничество. Демократия

 

Сегодня рудные демократии терпят крах и переходят в автократию, как никогда в прошлом веке. По данным Института разновидностей демократии при Гетеборгском университете (Швеция), число либеральных демократий в мире неуклонно сокращается. В настоящее время в мире насчитывается 34 государства, представляющие около 13% населения планеты, что является самым низким показателем за последние четверть века, по сравнению с 42 странами на пике в 2012 году. Число стран с закрытой автократией с 2011 года увеличилось с 25 до 30, что составляет 26% населения планеты. Страны с электоральной автократией составляют 44% населения мира, или около 3,4 млрд человек. Кроме того, во всем мире наблюдается рост токсичной поляризации. Токсичная поляризация, определяемая как снижение уважения к контраргументам, оппозиции и плюрализму, в 2021 году усилилась в 32 странах, в то время как в 2011 году она наблюдалась лишь в пяти странах.

Во всем мире мы переживаем кризис демократии. В США ситуация критическая. Когда Дональд Трамп был избран в 2016 году, многие демократы считали, что русские