– Мои родители живы! – упрямо повторяла она, сверкая глазами, и как я ни объяснял, что соврать надо для легенды, дальше этой точки дело не двигалось.

На двери подъезда оказался кодовый замок – в действующем состоянии. Я набрал номер квартиры. После пяти нервных гудков, динамик хрюкнул неопознаваемым голосом:

– Кто?

– Лиан, – коротко сообщил я.

Настал момент истины: либо дверь нам откроют, либо придется снова действовать по плану Б. Только вот на сей раз плана этого у меня не было. Наверное, фантазия истощилась.

В железной двери что-то заурчало, послышался щелчок замка. Я радостно рванул ручку на себя, обернулся…

– Эй, ты чего?

Машура стояла в световом квадрате, падавшем из окна первого этажа, и попыток последовать за мной не делала. Я тяжело вздохнул: в обществе этой девушки я вечно чувствовал себя словно волк, собирающий яйца в электронной игре. Как быстро я бы ни метался со своей корзиной, все равно не успевал, и что-нибудь смачно падало на пол.

– Ну, что на этот раз не так? – обреченно спросил я.

– Решетки, – Машура вытянула руку в направлении ярко освещенных окон. – Только не ври, не надо. Это тюрьма, да?

Я не удержался и прыснул, подпирая спиной тяжелую дверь:

– Угу. Воспитательная колония для малолетних угонщиц из чужих вселенных.

Не двигаясь с места, девчонка пожирала меня настороженным взглядом – неужели поверила?

– Простите, – послышалось у меня за спиной под аккомпанемент скулежа и царапанья когтей по бетону, – разрешите… Мне с собачкой надо…

Интеллигент в пальто протиснулся мимо меня, влекомый жирной таксой, до предела натянувшей поводок. Псина на мгновение притормозила перед Машурой, обнюхала ее тапки, чихнула и потащила хозяина дальше под дождь.

– Ну что, пойдешь в тюрьму, – подбодрил я «собачью радость», – или тут будешь грибами обрастать?

Не говоря ни слова, девчонка протиснулась мимо меня в подъезд.

116-я оказалась на втором этаже. Я зачем-то пригладил волосы, но позвонить не успел – дверь распахнул Вовка собственной персоной. За прошедшие два года он совсем не изменился – то же круглое лицо, смешливый рот, чуть полноватая фигура. Только вверх парень вытянулся и приоделся: штаны с дизайнерскими дырами стольник за штуку, оранжевая кенгуруха…

– Чего такой жизнерадостный? – поприветствовал я друга, пропихивая капавшую на коврик Машуру в коридор с зеркалами.

– Тебя рад видеть, – чуть застенчиво пробормотал Вовка, отступая в сторону. – Вот, знакомьтесь. Это Андрей Юрьевич. А это…

– Маша из Саратова, – зло буркнула Машура, посылая взгляд исподлобья высокому нестарому мужчине.

– Очень приятно, – улыбнулся «мировой Андрей». Улыбка была печальная, будто в его жизни случилось что-то непоправимое, и он никак не мог забыть об этом, даже когда спал или заваривал чай. – И без Юрьевича, пожалуйста. А ты, значит, Лиан?

Он протянул мне длинную узкую руку, которую я после секундного колебания пожал. Машура тоже сунула хозяину кончики пальцев. Глаза мужчины скользнули по растекающейся на мраморных плитках грязной лужице и плавающим в ней кроличьим ушам – уже не розовым, а черным.

– Переодеться бы вам, – холеные пальцы почесали гладко выбритый подбородок. – А может, и в душ сразу, а? Согреться? Хотите?

Да, надо отдать «новому хахалю» должное: нашел тактичный способ отправить в ванну бомжеватых пасынковых гостей. Я припомнил, что последний раз мылся где-то неделю назад, и решительно кивнул. Машура вопросительно глянула на меня.

– Давай-давай, Маш, а то от тебя уже псиной воняет, – подбодрил я сироту саратовскую. – И это… дамы вперед.

После моего короткого инструктажа девчонка перестала пугаться бьющей сверху воды и освоила систему самополива. Оставив ее в ванной с мылом и стопкой полотенец, я проследовал за Вовкой на кухню. Там хозяйственный Андрей без Юрьевича уже разливал чай. На круглом столике красовалась вазочка с печеньем и блюдо, полное ярких экзотических фруктов – гигантских желтых апельсинов, манго и, кажется, маракуй.

– А может, вы есть хотите? – обернулся ко мне новоявленный отчим. – У нас тут котлеты в холодильнике…

Я вежливо отказался и присел на край табуретки – не хотел подушки на стульях мочить. Ноги сунул как можно глубже под стол – аромат фруктового чая, к счастью, пока заглушал все остальные запахи. Но глазастый хозяин заметил мой маневр:

– Сапоги мои тебе как, не натерли? Сорок третий размер все-таки. – И как ни в чем не бывало зачерпнул ложечкой сахару.

Вовка недоуменно перевел взгляд с отчима на меня и обратно:

– Какие сапоги?

– Извини, не успел тебя предупредить, – я тоже решил обнаглеть и положил себе песку. Две ложки. – Мы тут заняли кое-что у тебя с дачи, – я нарочито обращался напрямую к приятелю. Дача-то была именно его и материна, так что пусть не забывает «дядя Андрей» – его сапожищи там только временно стояли.

Вовка смущенно заерзал на стуле:

– Андрей, это… Им же наверняка ночевать негде было, а тут еще холодрыга такая, дождь… Мы с Лианом и раньше не в сезон в Толмачево ездили, помнишь, я тебе рассказывал…

– Вдвоем ездили, – уронил мужчина c ударением на «вдвоем» и подтолкнул ко мне синюю вазочку. – Печенье хочешь? Домашнее.

Наши глаза встретились. У Андрея они были темно-коричневые, почти черные, как очень зрелые черешни. Это создавало странный контраст с почти белыми коротко стрижеными волосами. Вспомнилось почему-то, что мама говорила, будто люди, у которых глаза очень темные, а волосы светлые, или наоборот, добрые по натуре. Хотя она, наверное, меня имела в виду, голубоглазого брюнета. Это я-то добрый?! Я тряхнул головой, отгоняя бредовые мысли, и сунул печенину в рот. Юрьевич перевел взгляд на несколько потерянного Вовку.

– Вов, ты не поищешь какую-нибудь смену для гостей? Лиану, наверное, из твоего что-нибудь подойдет. А для Маши возьми из маминого, она не обидится. Только смотри тихонько там, не разбуди.

Вован радостно сорвался со стула, словно щенок, которому хозяин бросил палку.

– Лена только что из Темиртау приехала, – зачем-то пояснил Андрей, размешивая сахар в высоком бокале. – Там замечательный курган раскопали – погребение сакского воина и мальчика… Да ты, может, слышал, об этом в газетах писали, в интернет-новостях?

Я покачал головой:

– Вы ее закодировали? Или насильно в диспансер укатали?

Блондин обжегся чаем, поджал губы и отставил бокал на стол.

– Лиан, почему ты так мать Владимира не любишь? Она тебе что-то сделала?

– Она Вовке сделала, – я подцепил из вазочки вторую печенину. – Вкусно, кстати. Вы испекли?

– Нет, это Лена, – спокойно ответил Андрей, карие глаза снова поймали мои. – Владимир простил ее. У них теперь прекрасные отношения.