Забыв про брюнета-волка, я заставила себя подняться. Я ползала по земле в поисках пистолета, который бросила где-то у вертолета. Гриша ведь был ранен, ему нужна была помощь, но пистолета нигде не было, а волкодав тем временем оказался на земле. Он тщетно пытался схватить Кохана за горло, но тот рвал его когтями, разбрызгивая во все стороны кровь.

Я быстро поползла к Серому и дрожавшими пальцами отстегнула автомат. Направив его на Кохана, я нажала на курок, но магазин был пуст, и автомат бесполезно щелкнул.

И снова время будто замедлилось. Дом обрушился и у его завалов наши ребята с волками добивали наемников. Они не могли, да и не успели бы прийти Грише на помощь, а ведь его убивали. Ко мне по-прежнему спокойно шел брюнет-волк. Гриша первым делом взорвал машины и мотоциклы его ребят, чтобы они не вздумали уйти без его разрешения, но у настежь открытых ворот наемника ждала машина, видимо, подъехавшая многим позже.

Я судорожно обыскивала Серого. У него должна была быть запасная обойма и не одна. Умом я понимала, что не успею, но все равно искала и даже нашла, но внезапно произошло то, чего не ожидал никто, даже я.

Казалось, его рев заглушил все остальные звуки и брюнет в нерешительности остановился.

Он не превратился в волка, видимо, считая своего врага, не достойным лицезреть его таким, но ему это было и не нужно. Вооруженный только когтями на полутрансформированных руках он был силен и так.

– Ты!.. – прорычал Кохан, позабыв про Гришу.

Он сорвался как зверь с цепи и бросился на Алешу. Последний ловко отошел и, перехватив Кохана за шею сзади, схватил его за горло и почти нежно вырвал ему глотку.

Вот так… Просто… Всего одним движением Алеша оборвал жалкую жизнь того, кто в своем безумии до последнего выдавал себя за брата Бориса Ангелова.

Я бросила обойму и автомат, и ползла к Грише. Он дышал, но был весь в крови. Я обхватила его за лицо, капая на него вместе с начавшимся дождем слезами.

– Гриша! Гриша, открой глаза! – взахлеб заговорила я. – Открой глаза! Я люблю тебя, слышишь? Люблю! Открой глаза! Не уходи, пожалуйста! Гриша…

Голос предательски сорвался, и я просто прижалась к его лицу влажной от горьких слез щекой, отказываясь верить в то, что это был конец.

– Чтобы услышать это всего то и нужно было почти сдохнуть.

Я вздрогнула от его шепота и подняла голову. Окровавленной рукой Гриша провел по моей щеке, стирая слезы. Тонкие, вечно потрескавшиеся губы были тронуты озорной улыбкой, а в глазах играл сверкающий космос.

– Мерзавец… – всхлипнула я, вцепившись в его кисть. – Ты мерзавец… – Мой голос набрал силу. – Я сама тебя убью, слышишь? Сама убью…

– Шшш! Ну все! Все! – Гриша обхватил меня и, повалив, прижал к себе. – Я с тобой! С тобой!

Я нервно перебирала пальцами непривычно короткие волосы, полируя босыми ногами блестящий паркет в гостиной в ожидании приезда мамы Гриши.

Последний, комфортно устроившись на огромном диване с приятной красной обивкой, неустанно следил за моими передвижениями, ничем не выдавая волнение, которое меня сводило с ума.

Четыре дня. Целых четыре дня мы выжидали, чтобы перевезти Никиту в квартиру, а точнее пентхаус, который Гриша приобрел, как только узнал, что я беременна. С панорамным остекленением и шикарной террасой он занимал весь верхний этаж элитной высотки, имевшей на крыше площадку для вертолета.

Попасть в нее можно было только преодолев не шуточный охранный пост на въезде в закрытый двор и второй на первом этаже, а далее на лифте, но только при условии наличия электронной карты, позволявшей подняться в пентхаус либо получив разрешение вообще на въезд даже во двор.

Откровенно говоря, я очень удивилась, когда Гриша привез меня туда. Никогда бы не сказала, что ни новое жилье, ни его внутренний дизайн были в его стиле, но тем не менее шикарный и продуманный до мелочей он был полностью его детищем, которое он создал для меня и сына.

Правда, судя по детской комнате, Алеша решил его помучить, долго не признаваясь, кто у нас будет, отчего половина была выполнена в бледно-лавандовых тонах для девочки, а вторая в бледно-салатных для мальчика, но я не придиралась даже к зеркальному потолку в спальне, недвусмысленно намекавшему на те действия, которые в реализации самых смелых фантазий планировались там иметь место.

Кстати, разбуженная на рассвете оральными ласками Гриши, я смогла убедиться в том, что все-таки в зеркальном потолке что-то было, и наблюдая, как блаженно менялось мое лицо с каждым влажным проникновением в меня, мне не терпелось оказаться сверху и, закинув голову в неистовой скачке, оценить не только себя, но и Гришу.

Наконец, лифт пискнул, оповещая о приезде долгожданных гостей, и я помчалась в прихожую. Первым вышел Серый, плохо пряча под курточкой автомат. Далее грациозно вышла эффектная моложавая блондинка с ярким макияжем, заботливо державшая на руках Никиту. Да, это была бабушка Эвелина, мама Гриши, не жалевшая времени на одевание внука в костюмчик матроса, по причине чего они, собственно, и задержались, едва не загнав меня на тот свет опасениями.

Следом за ней вышла Марта с Розой и Алеша, одним глазом следивший за очаровавшей его молодой волчицей, как я и предполагала, а вторым за своим племянником.

Да, вы не ослышались: племянником. Я же говорила, что моя жизнь была полна сюрпризов!

Гриша тоже был мягко говоря удивлен, да и я сама еще отнюдь не переварила… все.

У Бориса и правда был младший брат, но его матушка нагуляла его вовсе не от человека, а от моего отца. Это было еще до того, как он встретил мою мать, то есть типа любовь всей его жизни, подарившей ему еще двоих детей, включая меня – старшую дочь Валерия Станиславского.

Странная фраза, правда? Старшая дочь…

Она предполагала, что был еще кто-то младше, но также как будто и намекала, что был кто-то и старше. Старший брат. Старший… Старший и самый первый сын Валерия Станиславского.

Гриша позволял Ибрагимову вешать себе лапшу, что, мол, тот хотел видеть его во главе города, но сам Гриша, в чем он мне признался, считал, что на самом деле старый волк хотел видеть меня.

Забавно, да? Ведь лучший друг моего отца хотел вовсе не меня, а Алешу, который все знал, как и Роза, принимавшая роды у его матери и с первой минуты его появления так прикипевшая к мальчику, что не теряла его из вида на протяжении всей его жизни. Она и рассказала Ибрагимову после убийства Станиславского, что госпожа Ангелова в порыве гормонов или же отчаяния, страха, может быть, призналась, от кого был ребенок. Ну, по крайней мере, она так думала, ведь у нее были и другие любовники, да еще и муж, от которого у нее был еще один сын – Борис.

Думаю, что Ибрагимов за тем и таскался к моей матери, чтобы уговорить ее взять на воспитание Алешу, попавшего в неблагополучную приемную семью. Думаю, что мать не верила в то, что у ее драгоценного волка, умевшего любить нежно, был ребенок от другой женщина. А зря! У отца была жизнь до нее, как и у нее была до него, просто из-за вечного страха она это забыла, и это было печально.