мазать, как йод. Или что с ней вообще делать. Но я наслушалась от своей кузины всяких удивительных историй про чудеса в Лурде. Сестра достала бутылочку из комода, где хранились все мои личные вещи, и я спросила, может ли она ее благословить.

Она сказала, что ей не позволено давать благословение, потому что у нее нет таких полномочий, но вода и так святая и она нарисует ею мне на лбу крест. А потом она надо мной помолилась святой Бернадетте, чтобы она подала мне знак о выздоровлении. Потом она положила мне на подушку четки, чтобы мне было их видно, и я заснула с надеждой, что утром исцелюсь.

Ночью я в какой-то момент проснулась, и четки соскользнули с подушки, и я повернула голову, а рядом стоял ангел.

– Как он выглядел?

– Было темно, и я была без очков, так что я почти ничего не видела, кроме очертания его ниспадающих волос.

– А крылья у него были?

– Я не разглядела.

– А почему вы решили, что это ангел?

– Потому что я почувствовала, как на меня снисходит невероятное ощущение покоя, как будто Бог послал его сказать мне, что все будет хорошо, прямо как мы молились.

– И что было дальше?

– Он подобрал с пола четки и положил их мне на подушку, и его пальцы коснулись моей щеки. Так я и поняла, что это по-настоящему, а не видение.

Наконец-то, подумала Джин. Теперь она ее вспомнила, эту смутную неоформленную мысль, которая не желала попадать в фокус во время материнского бреда. Она сказала, что в палате был мужчина и он к ней приставал. Но этого не было; это была галлюцинация. Наверняка бывает и галлюцинация наоборот, если не обошлось без лекарств.

– А вы не испугались? Я бы до смерти перепугалась, – сказала она. Мужская рука у нее на лице, в темноте…

– Ничуть. Мне было очень спокойно.

– Он что-нибудь сказал?

– Нет. Только дотронулся до моей щеки – у него была нежная кожа, как у ребенка.

– А потом что? Он исчез, или улетел, или просто выскользнул за дверь?

Китти, кажется, оскорбилась.

– Он как будто проскользнул у меня за спиной, и мне его больше не было видно.

– А на следующий день вы кому-нибудь об этом рассказали? Девочкам или сестре?

– Девочкам я ничего говорить не стала – они бы решили, что я все выдумываю. Марта, хоть и дочь священника, очень презрительно относилась к религии. Но сестре Марии Горетти я рассказала, а она сказала: это знак, что святая Бернадетта услышала наши молитвы.

И Китти из своей железной клетки одарила Джин сияющей улыбкой.

– А больше вы про это никому не говорили?

– Элси, конечно, но она думает, что это была просто галлюцинация. А это не так. Я была в полном сознании, вот как сейчас. Вижу, вы тоже мне не верите.

– В последнее время меня призывают верить в гораздо более странные вещи, – уклончиво ответила Джин. Если Китти находит утешение в своих иллюзиях, ни к чему их разрушать. – А вам стало лучше после этого… явления?

– Да, стало, – твердо сказала Китти. – Стало. С этого дня я уже больше не чувствовала, что Господь меня покинул, и это придало мне сил принять болезнь и как можно лучше проживать жизнь.

На глаза Джин навернулись слезы восхищения. Рядом с мужеством и стоицизмом Китти ее собственные переживания показались роскошью.

– Знаете, я сейчас изучаю теологию, – продолжила Китти. – С помощью Элси. Она читает мне книги, и я диктую ей свои рассуждения. Бог меня хранит.

После пугающего свиста железного легкого тишина снаружи была как никогда раньше драгоценна. Джин катила велосипед по слякотному гравию дорожки и размышляла об этом тайном ангеле с нежными руками у постели больной. Свидетельство Китти придало ее расследованию новое направление, и Джин почувствовала, что только вернувшись в лечебницу Святой Цецилии и оказавшись в комнате, где все это произошло, она по-настоящему поймет, что же случилось с Гретхен летом 1946 года.

Сестринское дело. Если внезапно возникла такая необходимость, вдоль кровати пациента можно разместить гладильную доску. Получится очень удобный легкий столик как раз нужной для напитков и тарелок высоты.

33

Задняя дверь “скорой” открылась, и миссис Суинни совершила медленный и величественный выход на тротуар, подпираемая с одной стороны Джин, а с другой – тростью. Некоторое время она стояла и оглядывалась, словно рассчитывая увидеть группу встречающих, а потом позволила повести себя по дорожке к дому. За несколько недель вне дома она похудела, мышцы одрябли. Все же оставшиеся силы, казалось, ушли в пальцы правой руки, которыми она вцепилась в руку Джин.

Дорожка и крыльцо были очищены от мокрых листьев и прочих опасностей, а в доме вроде прибрано и уютно. Джин сообщили, что мать выписывают, только накануне, и она как могла попыталась привести в порядок запущенное в последнее время хозяйство.

Чтобы отметить возвращение матери, она приготовила рыбную запеканку с картофелем из огорода Говарда и королевский пудинг, безоглядно потратив на него полбанки малинового джема миссис Мэлсом. Она размышляла, не поставить ли кушетку в задней комнате с видом на сад, чтобы матери не пришлось ходить по лестнице, но комната была холодная, с нечищеным дымоходом и камином, которым никогда не пользовались, так что она передумала.

Они постояли в прихожей, мать запыхалась, преодолев путь от обочины до дома.

– Снова домой, снова домой, джигетти-джиг, – задыхаясь, пропела она и замолчала, заметив в гостиной новый голубой ковер, едва видный через открытую дверь.

– А это что такое?

Она осторожно подошла к нему, будто набираясь смелости окунуть палец ноги в его ледяную глубину.

– Я купила. По-моему, он очень симпатичный.

– А чем тебе старый не угодил?

– Не считая того, что он был прожженный и вытерся? Да ничем.

Едва заметным кивком мать обозначила, что сарказм понят, но не понравился.

– Он очень яркий.

– Просто все остальное такое старое и унылое.

Мать вздохнула.

– Отринь старое, прими новое… Я вижу, ты и мебель передвинула. Я тут заблужусь.

– Я старалась к твоему приезду привести дом в порядок, – сказала Джин, от возмущения почти веря, что именно это послужило главным стимулом к переменам.

– Вряд ли я буду проводить много времени внизу, – последовал ответ. – После падения я все еще чувствую себя очень неуверенно. Наверное, что-то сместилось.

Джин сделала глубокий вдох и обратилась к запасам терпения, которые в эти последние недели не расходовались.

– Конечно, делай как тебе удобнее. Но лучше тебе быть на ногах.

А вдруг среди прочего сместилась память о резких словах, сказанных ими в последний раз, когда они были в этом доме вместе. Она