— Два венецианских купца нашли тело святого в Александрии, — начал Бертальди. — Они спрятали мощи в ящике под свининой и понесли ящик, громко крича «manzir», что означает «свинина», к которой магометане испытывают отвращение. Так они донесли евангелиста до Венеции. Сходите в Сан-Марко и осмотрите мозаики в правом нефе, там изображена эта история; кстати, это самые древние мозаики церкви.

Он замолчал. Фабио напряженно ждал, что последует за этими словами. И великий старик продолжил, смешивая в своей речи столь странным образом любовь и ненависть:

— Запомните одно, Фабио Крепац: что бы ни случилось, настанет день, когда священные останки спасут, принеся их в Венецию под грудой дохлой свинины.

Кивнув Фабио, он покинул помещение.

Франциска, раннее утро и первая половина дня

Еще какое-то время они продолжали разговор; после семи утра Патрик отвязал катер и завел мотор. Предсказания барометра оказались точными; отблески утреннего солнца покрыли серые и розовые стены домов на Фондамента-Нуове сверкающим лаком. Поскольку было воскресенье, они не увидели на набережной ни одного человека, а там, где она кончалась, начинались безжизненные, лишенные окон стены, сбегавшие к лагуне; перед тонкой линией Маццорбо на севере виднелись несколько отплывающих рыбачьих баркасов; Патрик оставил канал Сан-Пьетро справа, он не пытался срезать путь, укорачивать его, объясняя, что на своем большом тяжелом катере неохотно входит в каналы; он сделал почти полный круг, объезжая Венецию вплоть до мыса острова Елены, словно хотел показать Франциске панораму утреннего города, пейзажи с куполами, башнями и крышами, их резные четкие контуры, словно покрытые эмалью, розовый, желтый и коричневый цвет под солнечной голубизной январского утра, пейзажи, красота которых воплощалась более всего в Пьяцетте, этой кульминации сияющих видов. Он остановился у причала перед колонной со львами, чтобы высадить Франциску. Когда они стояли вдвоем на палубе, он спросил:

— Что вы будете сегодня делать?

— Спать, — улыбнулась она.

— Спать — это хорошо, — сказал он. — Желаю вам хорошо выспаться! А вечером или завтра утром вы вернетесь в Германию, не так ли?

— У вас, похоже, есть какие-то специальные антенны, — сказала она.

— Ну, об этом нетрудно догадаться, — сказал Патрик. — У вас просто нет другого выбора. Если, конечно, вы не примете моего предложения.

Где-то к утру он предложил ей какое-то время попутешествовать вместе с ним.

— Я предлагаю вам работу сопровождающей, — сказал он. — В самом деле, мне нужен помощник, но вы не представляете себе, как мне надоели эти юнцы, которые рвутся поехать со мной; для меня было бы просто замечательно провести какое-то время на борту моего судна с образованной женщиной. С такой красивой женщиной, как вы, — добавил он, ухмыляясь открыто, по-мальчишески. — Мы с вами были бы очень интересной парой. На нас обращали бы внимание в любом порту, особенно, конечно, на вас, с вашими рыжими волосами, да еще на палубе; конечно, вам надо носить джинсы и теплый синий пуловер, какие носят моряки, я знаю один магазин здесь, в Венеции, где мы сможем купить все, что вам понадобится.

— Лучше серый, — ответила Франциска. — Правда, нельзя ли носить серый пуловер? Серый цвет идет мне больше, чем синий.

— Да ради Бога, — сказал он, — мы поплывем вдоль адриатического берега Италии и проведем остаток зимы на Сицилии, а весной отправимся на Лазурный берег, там вы найдете любую работу, какая вам понравится, если вам больше не захочется оставаться со мной.

Он забыл, что я, возможно, беременна, на Лазурном берегу я была бы на четвертом или пятом месяце, но он ничего не забыл.

— А если подтвердится, что вы ждете ребенка, — сказал он, вы снимете на лето маленькую квартирку в Каннах и займетесь переводами, просто чтобы у вас было какое-то занятие, я достану вам заказы на переводы и иногда буду заглядывать к вам; в сентябре вы родите, а там видно будет.

Франциска была растрогана, и в то же время ей хотелось дико расхохотаться. Боже, да ведь это же предложение руки и сердца, педик предлагает мне нечто, больше всего похожее на брак, и это происходит именно со мной, невероятно, как быстро он вычислил все сроки, нормальный мужчина никогда не был бы в состоянии так быстро и так практично проникнуться женскими проблемами, и именно педику не приходит в голову, что мне надо сделать аборт; это было бы прекрасное решение, слишком прекрасное, чтобы быть реальным, это граничит с колдовством, и потому тут что-то не так, колдовства не существует, а если бы существовало, за него надо платить, все колдуны на свете жаждут найти Аладдина, который принесет им волшебную лампу, и догадка ее оказалась верной, потому что лицо его вновь стало таким, каким было за букетом цинний, и взгляд его стал злым, как в «Павоне».

— Как только я покончу с этим делом Крамера, — сказал он, — мы сможем ехать.

Все это она вспомнила сейчас, у причал а перед Пьяцеттой, собираясь покинуть катер, и потому она ответила:

— Я не могу принять ваше предложение, потому что тогда вы покончите с делом Крамера.

— Я не собираюсь, — сказал он, — вовлекать вас в эту историю, если это именно то, чего вы опасаетесь.

Она засмеялась и покачала головой.

— Но я уже вовлечена, — возразила она.

Если бы только знать, чего именно он хочет от меня? «У меня слабость к людям, которые сами по себе», — сказал он. Хорошо. Но чуть позднее: «Я могу депонировать в вас свой страх». Допустим. Слабость и страх — убедительные причины. Но они были не единственными и не последними причинами, по которым он вовлек ее в это дело и хотел вовлечь еще больше. Если бы он был нормальным, я могла бы сказать, что он влюбился в меня, хочет чтобы я была рядом с ним, это была бы причина. Но так…

— Я просто хочу, чтобы вы были рядом, — сказал он. Он сказал эту короткую, по-английски столь обыденно звучащую фразу абсолютно искренне, не слишком равнодушно, не чересчур патетично. — Вот уже несколько дней, — продолжал он, — с тех пор, как я вновь встретил Крамера, я знаю, что со мной что-то случится. И когда я увидел вас вчера в «Павоне», я подумал, что очень хотел бы, чтобы вы были рядом, если со мной что-то случится. Конечно, это каприз. Вы помните, что я вам рассказывал о мертвых русских девушках? Что они сразу показались мне дурным предзнаменованием. А когда я увидел вас, у меня было чувство, что вы — добрый знак.

— А вы суеверный, — сказала Франциска и засмеялась каким-то неестественным смехом. В нем есть что-то принуждающее, он будто навязывает свою волю. Потом она взяла себя в руки, решив сопротивляться гипнозу, который исходил от него даже среди бела дня, в сверкающем утреннем свете. — Да что с вами может случиться? — спросила она. — Если не образумитесь, то или вы убьете Крамера, или Крамер вас. Вот и все. Для этого вам не нужно никаких предзнаменований, ни хороших, ни дурных.

Но он снова не слушал ее. Стоит мне только попытаться предостеречь его, как его взгляд словно отгораживается какой-то автоматической тенью. Странный человек. Острый, все понимающий, маленький черный падший ангел, но он живет восприятиями, предзнаменованиями, непредсказуемостью. Человек, которому нельзя помочь. С ним непременно что-то случится. Она бросила на него взгляд, полный тревоги, потом сделала несколько шагов по каменным ступенькам, ведущим от причала к Пьяцетте.