На часах начало пятого. Насколько Хелена может быть уверена в этом типе? Дело даже не в раннем часе, его беспокоило другое. Этот Бремминг – врач. Если и было профессиональное сообщество, быстро, охотно и безоговорочно принявшее сторону Партии Здоровья, то это они. Врачи.

Нажал на кнопку звонка. Другого выхода нет.

Подождал, нажал еще раз, и еще. Никто не откликнулся. Хотел уже вернуться к машине, как услышал шаги. Человек, выглянувший в приоткрытую дверь, был ненамного старше его самого. Не ошиблась ли Хелена?

Дверь открылась, и он сразу понял – нет, не ошиблась. Перед ним стоял настоящий Гаргантюа. Халат чуть не лопается на животе.

– Клас Бремминг?

Толстяк осмотрел его с явным подозрением, увидел окровавленные руки, и подозрение перешло в тревогу. Схватился за ручку и сделал шаг назад, готовый в любой момент захлопнуть дверь.

– Хелена… Хелена Андерссон. Она работала с вами в поли…

– Что случилось?

– Она ранена. Я не хочу ехать в больницу, потому что…

Он осекся. Хозяин уже бежал к машине, босиком по выложенной брусчаткой дорожке. Ландон поспешил за ним.

Бремминг ухватил Хелену под мышки.

– Да помогайте же!

Ландон помог вытащить Хелену из машины. Краем глаза увидел: все сиденье перепачкано кровью.

Они занесли ее в спальню. Бремминг отправил Ландона в кухню.

– Надо будет – позову.

Походил из угла в угол и не выдержал – вернулся.

– Нам надо как можно быстрее уехать.

Бремминг обернулся:

– Щека… ничего страшного, но это же огнестрельное ранение!

Прозвучало как обвинение.

Плевать.

– Молли у меня дома. Одна. Дочь Хелены.

– Я прекрасно знаю, кто такая Молли, – рявкнул Бремминг. – Я не знаю, кто вы.

– Я ее сюда привез, вы не забыли? – Ландон начал злиться. – Если сможете хоть как-то перевязать раны, мы должны тут же уехать.

– Перевязать? – Бремминг резко и гневно повернулся к Хелене: – Кто в тебя стрелял?

Ландон сжал зубы, чтобы не выйти из себя. После такого дня мог бы броситься на доктора с кулаками.

– Слушайте меня внимательно, – холодно процедил он, стараясь не кричать. – Хелену заперли вместе с сотнями других на свиной ферме к северу от Эстхаммара. Я ее выкрал. Нет никаких “лагерей похудения”, это вранье. Прикрытие.

Бремминг недоверчиво уставился на Ландона.

– Понимаю, звучит как бред. Но вы же знаете, как они… Хелена сказала, что и вас тоже…

Он остановился на полуслове. Что, собственно, сказала Хелена? Ничего. Доктор Бремминг ушел из поликлиники. Не рассказ Хелены, а телосложение уволенного эскулапа лучше любых слов говорило: доктор прекрасно понимает, о ком и о чем речь.

– Партия Здоровья, – продолжил он, стараясь не сводить глаз с Бремминга. – Вы и без меня знаете, что они вытворяют. Но то, что я видел, – в тысячу раз хуже.

– Свиноферма?..

– Они свозят туда людей в скотовозах. Сотнями.

– Зачем, ради всего святого?

– Затем, чтобы убить.

Бремминг недоверчиво покачал головой.

– Этого не может быть. Это неправда. – Он вопросительно уставился на Хелену.

Она молчала, но по лицу бежали слезы.

Бремминг не двигался. Ему нужно было время переварить сказанное.

– Нам надо уехать, – напомнил Ландон. – Как можно скорее.

– Куда вы хотите ее забрать?

– Для начала в Упсалу. А потом… – он пожал плечами, – не знаю. Может быть, за границу.

– А в полицию вы звонили?

– А вы?

Дурацкий ответ, но Бремминг прекрасно понял, что имеет в виду Ландон.

– Потому-то вы и не поехали в больницу…

– Я уже насмотрелся на учреждения Сверда. Отвезу ее в Данию или Норвегию.

– Не лелейте чересчур больших надежд. Там вас тоже могут не принять. В Дании уже классифицируют пациентов по весу. Свыше ста килограммов – отказывают в лечении. А для женщин еще меньше. Девяносто килограммов – предел. А в Осло обезьянничают, делают то же, что и в Стокгольме. Открыли особые клиники для толстых.

Ландон не нашелся что сказать. Мог бы и сам додуматься. Вся Скандинавия точно провалилась в открытую Свердом черную дыру. Некуда деться.

Он подавленно промолчал и вышел в кухню. Из спальни до него доносился мягкий, успокаивающий голос врача и тихие, болезненные вскрики Хелены. Низкое солнце просачивалось сквозь изящные бамбуковые жалюзи. Почему-то это ласковое утреннее тепло совсем не обрадовало. Наоборот, он внезапно почувствовал такое бессилие, что опустился на пол, закрыл лицо руками и заплакал – сначала чуть слышно, а потом в голос.

Господи, а как же остальные? Их там так много…

– Что с вами?

Ландон даже не заметил, когда Бремминг появился в кухне.

Пожал плечами и кивнул – ничего страшного.

– Я только хотел сказать, что с Хеленой все в порядке. Обезвоживание, конечно… но я уже принял меры.

Ландон опять кивнул. Молча.

– Ей нужен отдых. Да и вам, как я погляжу, тоже неплохо бы перевести дух.

– Нам надо ехать. – Голос сорвался.

Он откашлялся.

– Давайте сделаем так, – Бремминг выставил ладонь, – я позабочусь о Хелене, а вы, как только придете в себя, съездите в Упсалу за Молли. Здесь самое безопасное место. Никто же не знает, что вы здесь.

– Если они не начали погоню.

– Судя по вашему рассказу, у них сейчас полно других дел. К тому же нельзя везти Хелену в таком состоянии. Они, конечно, могли заметить вашу машину… Так что поставьте “вольво” в гараж и возьмите мою.

Ландон пристально посмотрел на Бремминга. Уже несколько лет назад он решил: в этой стране нельзя верить никому. Ни единому человеку. Особенно врачу.

– Я не хочу оставлять ее опять.

– Я же сказал: позабочусь.

– Я даже не знаю, кто вы такой.

– А я? Я вас знаю еще меньше. Но я вижу ясно: Хелена вам дорога. И мне тоже.

Ландон хотел было возразить, но уловил во взгляде врача такую тоску, что промолчал.

– Ну хорошо. Мы остаемся. Только до тех пор, пока Хелене не станет лучше.

Бремминг протянул руку и помог ему подняться.

– Если вы ничего не имеете против, мне хотелось бы глянуть и на вашу ногу.

– Да нет, это так… – Перед глазами встало безжизненное тело Улы Шёгрена. Он даже почувствовал тяжесть лопаты в руке. – Споткнулся и ударился о камень.