Речь Аргеваля звучала до того напыщенно, что с каждым следующим словом становилась все более похожа на надгробную эпитафию. Соня бросила на Эльбера быстрый взгляд, стараясь сделать это незаметно: бритунец выслушивал дифирамбы в свой адрес с каменным лицом, очевидно, тоже отлично ощущая, как сгущаются тучи над его головой, и уж точно – не обольщаясь относительно искренности своего венценосного «поклонника». Разумеется, он ни за что не позволил бы себе прервать поток королевского словоизвержения, но…

– Ты самым удачным образом сочетал в себе качества, которые способны свести с ума любую женщину. Талант, красота и необыкновенно сильная воля – что еще нужно человеку? – продолжал Аргеваль. – Неудивительно, что многие мужчины, напротив, ненавидели тебя и завидовали, опускаясь до интриг, недостойных даже портовых шлюх, но ты ни на что не обращал внимания.

«Это верно, – с горечью подумал Эльбер. – Второго такого самовлюбленного осла, каким был я в те годы, еще поискать. Иначе я не оставил бы после себя руины – разбитое сердце и жизнь Гларии.» Странное дело – никогда прежде он не сознавал этого так ясно и не ощущал так остро, как сейчас.

– Да, мой гениальный бритунский воин… Однако когда и в жизни ты пытаешься играть, полагая, будто получится столь же убедительно, как на скене, все происходит совсем не так, как тебе бы хотелось. Даже если ты призываешь в свидетели такую, безусловно, прекрасную и яркую женщину, которую избрал себе в подруги, – Аргеваль кивнул в сторону Сони и деланно вздохнул. – Просто все дело в том, что истина рано или поздно имеет пренеприятное свойство во всеуслышание заявить о себе сама. Никогда не знаешь заранее, чьими устами она это сделает! У меня тут появился один любопытный гость из Стигии, весьма уважаемый человек, к тому же великий жрец. Он проделал долгий и трудный путь до Немедии, и все для того, чтобы снова встретиться с вами обоими. Так вот, он заявляет, будто ни ты, Эльбер, ни великолепная рыжеволосая красавица Соня никаких сокровищ Города не находили и в глаза их не видели, а та бесценная вещь, которую твоя жена носит на шее, не снимая, на самом деле, была вами просто украдена – в Стигии, в ответ на гостеприимство жреца и его господина. После чего вы бежали так поспешно, что жрец даже не успел высказать своего вполне понятного недоумения по поводу подобного вероломства с вашей стороны. Надеюсь, вы знаете, о ком речь.

– О Мельгаре, я полагаю, – сказала Соня, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос не дрогнул. – Но он сам беззастенчиво лжет. Ему отлично известно, что мы действительно побывали в Городе…

– Ну конечно, только там давно нет ничего, кроме руин, – кивнул Аргеваль.

– И моя камея никогда Мельгару не принадлежала! Он и прикоснуться-то к ней не мог! Ее вручила мне сама Маргиад, королева Города!

– Не та ли Маргиад, которая мертва уже тысячи лет? О, Соня, Соня, ты явно начала заговариваться, не в силах придумать ничего более убедительного. Да еще, помимо прочего, вовлекаешь других людей в ужасные преступления, которые задумала вместе с Эльбером. Я не настолько глуп и наивен, чтобы купиться на ваши россказни, даже не удосужившись потребовать доказательств, однако ты все же нашла другого человека, безоглядно поверившего в них. Ликенион. Допустим, она сама далеко не образец кристальной честности, однако я не мог ожидать, что, по твоему наущению, она пошлет своих людей в сокровищницу с целью грабежа. Бедняжке нужны были огромные деньги для того, чтобы ты вновь отправилась в Черные Королевства и преумножила ее состояние, – король тихо засмеялся. – Более того, ты требовала от нее поступить именно так. Или она тоже лжет?

– Конечно, – Эльбер искренне позавидовал ледяной выдержке Сони. В этот момент даже у него потемнело в глазах, а в лице дочери Рыси ни один мускул не дрогнул. – Я ее никуда не посылала и ничего не требовала. С какой стати, ради всего святого? Нет, господин, ты ни в чем меня не убедил. Что мы имеем? Слово Мельгара и Ликенион – против моего и Эльбера. В равной степени можно верить или не верить и тому, и другому. Безусловно, наша судьба и сама жизнь – в твоей власти, но правителю более пристало беспристрастно и мудро разбирать запутанный вопрос, нежели относиться к свидетелям предвзято.

– Это так. Ты видишь, я решился лично разобраться в происходящем, а не передавать полномочия представителям тайной охраны, хотя Коувилар был бы весьма не против заняться вами обоими. Этому несчастному вы ведь тоже каким-то неведомым мне способом отвели глаза, заставив его отпустить вас, и он тяжко страдает, ибо никогда еще не совершал такой нелепости. Он с огромным удовольствием, собственными руками, выбил бы из вас всю правду до последней капли. И я, увы, наблюдая столь прискорбное упрямство с вашей стороны, склоняюсь к мысли о том, чтобы позволить ему сделать это. Вы так упорствуете во лжи, что начинаете меня раздражать.

– Нам нечего сказать сверх уже сказанного, – отозвалась Соня. – Под пытками можно вырвать признание в чем угодно, но будет ли оно более соответствовать истине, или его произнесут лишь для того, чтобы избавиться от мук?

– По-всякому бывает. Пока не проверишь степень терпения человека, наверняка не узнаешь. Ты со мной согласен, Эльбер? Почему-то ты напрочь лишился своего обычного красноречия, предоставив женщине в одиночку пытаться настаивать на своем. Я надеюсь на твое благоразумие, на то, что ты не доведешь до крайних мер по отношению к вам обоим. Понимаешь, я не животное. Ты говорил о том, что создал некую драму и мечтаешь поставить ее и самому сыграть в ней. Не сомневаюсь в грандиозности твоего замысла! Мне страстно хочется лицезреть плоды твоих трудов, ибо искусство драмы – это, пожалуй, единственное, перед чем я устоять не в силах. Я хочу, чтобы ты еще раз, после стольких лет, порадовал мое полное скорби сердце своей неповторимой игрой, но как же нам быть, если против нас – само время? А? Позволить тебе несколько лун готовить свою постановку я не властен, – Аргеваль снова тяжело вздохнул. – А после того, как отдам вас Коувилару, ты едва ли останешься пригодным для чего бы то ни было.

– Мне не требуется нескольких лун и даже седмиц, – сказал бритунец. – Если ты решился погубить меня, завершив то, что начал девять зим назад, я не могу тебе помешать, господин, каковы бы ни были причины твоего гнева. Но я готов играть для тебя – в любое время, даже нынче. Я актер, в моем ремесле – весь смысл того, для чего я пришел в этот мир. Моя драма завершена, и поэтому я спокоен. Позволь мне прочитать тебе ее. Если даже у меня будет один-единственный зритель, зато – сам великий король Немедии! Этого более чем довольно.

Соня задержала дыхание, словно готовясь глубоко нырнуть. Она отлично понимала, сколь многое зависит от ответа Аргеваля, и с облегчением выдохнула лишь тогда, когда заметила, как блеснули глаза короля.

– Да, Эльбер, ты это сделаешь для меня. Я готов тебя выслушать! Причем отнюдь не в гордом одиночестве. Нынче вечером ты выступишь перед людьми, которые, как и я, способны оценить созданное тобою. Их будет немного, я не обещаю тебе полных трибун, но предоставлю скену Килвы.

Соня изо всех сил уперлась пальцами ног в подошвы сандалий – это был самый незаметный, но довольно действенный способ удержать расплывающееся сознание. Лицо бритунца стало совершенно отрешенным, словно все, чему суждено произойти с ним дальше, больше не волновало его и не имело никакого значения, а в целом мире не осталось ничего, кроме сияющей цели, к которой он подошел столь близко. Эльбер выглядел как человек, который впал в транс. Если у него прежде имелись весьма серьезные сомнения, относительно того, сможет ли он в полной мере осуществить задуманное – то теперь их время истекло.