– Это было так давно, две юные секретарши. – Лия Батрутдинова достала сигареты из сумки и закурила. – Ужасно, что с ней произошло… А кто ее убил?

– Мы стараемся это понять. У нее дома в компьютере были обнаружены файлы с копиями материалов из судебного архива. Мы подумали – она не могла… ну, делиться информацией, продавать ее на сторону за деньги?

– Ника? – Судья выпустила дым изо рта, затянулась. – Нет, уверяю вас. Она была честным сотрудником, это все ее фанатичный перфекционизм – а вдруг что-то случится с судебным архивом, не дай бог, например, зальет из-за прорыва водопровода? Или вдруг в суде компьютеры сломаются все разом? А у меня в компе весь архив целехонек, так она думала наверняка. Ей бы никогда не пришло в голову торговать информацией, поверьте мне. У нее бы мозгов не хватило на такую аферу, да и смелости тоже.

– Ну, такой бессребреницей она была лет двадцать назад, могла ведь измениться, – ответил Мамонтов, разглядывая эту даму под пятьдесят, которая, отвечая на вопросы, теперь смотрела на него откровенно изучающе. – В ее жизни были мужчины?

– В молодости. Но она так и не вышла замуж.

– Она трижды пыталась сдать квалификационный экзамен в судейский корпус и всякий раз проваливалась. Почему ее не брали в судьи? Что настораживало?

– Ну уж не моральный облик, не компрометирующие связи и не склонность к коррумпированности, поверьте мне. Просто… Ника была недалекой.

– Недалекой? – Клавдий Мамонтов удивился.

– Не простушкой, но… ей образование давалось с трудом. Ей просто не хватало знаний, хотя она до одури зубрила и кодекс судебно-процессуальный, и материалы Верховного суда, зубрила, зубрила, но все без толку. Не скажу, что она была глупой, но ограниченной – это да, это правда. Удивительно, ведь она из весьма интеллигентной семьи, ее родители биологи, отец был ученый, руководил Орнитологической станцией биофака МГУ. Ника в юности поступала дважды на биофак, но тоже экзамены не сдала. И пошла в облсуд секретарем, кто-то из знакомых отца ее туда пристроил. Мы встретились, когда она перешла в фоминовский суд, ездить ей туда было ближе, чем в Москву, облсуд тогда там находился еще. Я училась заочно, а она… она не смогла сначала, потом через пень колоду. Поверьте, она бы никогда не стала судьей. Никогда. Ей этого не дано было.

– Вы поэтому с ней перестали общаться? – прямо спросил Клавдий Мамонтов. – Из-за ее ограниченности? Из-за того, что она перестал вам быть ровней?

– В судебной системе, молодой человек, особо не приветствуются дружеские или близкие связи между работниками суда. Всюду мерещится кумовство и протекционизм. У нас некоторые судьи – пара, например, давно сложившаяся, муж и жена по факту, много лет вынуждены жить без штампа в паспорте, потому что если они официально поженятся, то либо мужу, либо жене надо увольняться из суда. С точки зрения государственной это, наверное, правильно, но жестоко с чисто человеческой… Насчет дружбы между работниками суда почти то же самое – не поощряется. Ника даже в силу своей ограниченности это понимала, поэтому особо не лезла ко мне с дружбой. Но я потрясена ее смертью. Я скорблю.

Она курила, глядя на Мамонтова в упор.

– Вероника Лямина жила очень замкнуто, и, кроме вас, мы никого из ее близкого круга знакомых и друзей так и не нашли, – признался Клавдий Мамонтов. – Получается, человек занимал такую должность и… существовал автономно, словно на необитаемом острове. Может быть, все же кто-то еще входил в ее близкий круг – не сейчас, так раньше? Вспомните, пожалуйста, ваша честь.

«Ваша честь» усмехнулась, вздохнула.

– Когда мы работали секретарями в суде, за нами – молодыми девчонками, – конечно, приударяли. И полицейские, и адвокаты, помощник прокурора даже… Но кто спился, кто умер. У Ники в детстве и юности была подруга очень близкая, она говорила мне о ней. Они вместе жили в лесничестве.

– В лесничестве? – Клавдий Мамонтов начал слушать очень внимательно.

– Да. Орнитологическая университетская станция, где работали ее родители, находилась в лесничестве в Столбищах, они там жили почти постоянно, хотя у них имелась квартира в Щербинке. Но понятно, что не наездишься по Подмосковью в такую даль. Ника дружила с дочкой лесника, они были почти ровесницы, или та ее была моложе ненамного. Ника ее очень любила. Когда мы работали в суде, эта девица тоже иногда появлялась в нашей компании – на дни рождения, на Новый год. Но потом она очень удачно и круто выскочила замуж, и, видимо, Ника перестала ее интересовать как подруга, появился новый круг общения, богатые люди, светские тусовки. Ника очень переживала сначала, потом смирилась. Я знаю, что очень редко, но все же они и потом виделись с этой самой лесной ундиной.

– Ундиной?

– Ее Ника так порой называла, за красоту. Ундина… моя фея…

– А как звали подругу? – спросил Клавдий Мамонтов.

– Имя смешное домашнее – Ля. Это тоже Никино изобретение, с детства еще, может, созвучное ее собственной фамилии – Лямина. Она всегда звала ее Ля. Я думаю, наверное, Оля, так звали эту девицу. К сожалению, вынуждена закончить, у меня начинается судебное заседание. – Лия Батрутдинова глянула на дорогие наручные часы. – Но если у полиции возникнут еще какие-то вопросы… если у вас лично возникнут ко мне вопросы, обращайтесь, всегда рада помочь. – Она взяла свою визитку со стола и написала на ней номер телефона в дополнение к уже напечатанным. – Мой мобильный.

Она протянула визитку Клавдию Мамонтову, глядя ему прямо в глаза – темный долгий изучающий и оценивающий взгляд. Он вдруг вспомнил – некто уже смотрел на него вот так… Словно мерку снимал…

В машине он выбросил визитку в окно и сразу открыл приложение «карты» в Гугле. Нашел Столбищи, где провела в лесничестве все свое детство начальник судебной канцелярии Вероника Лямина. Нашел и само лесничество на карте.

Проверил расстояние. Лес с перекрестком трех дорог возле Отрадного, где был обнаружен сожженный труп Вячеслава Крутова, и поселок Столбищи разделяли всего пять километров и торфяное болото. По сути, орнитологическая станция, где когда-то родители Вероники Ляминой, да и она сама с подругой наблюдали птиц Подмосковья, находилась в том самом страшном лесу.

Полковник Гущин, взяв себя в руки после посещения госпиталя, снова начал раздавать ЦУ по телефону подчиненным – просил как можно скорее собрать информацию на артиста Леонида Жданова, найти его контакты, связаться с менеджером или пресс-секретарем и попросить о срочной встрече. Макару он объявил, что пока на работу они не вернутся:

– Слушай, кузен, давай махнем лучше домой – обедать? А то я вас с Клавдием голодом на службе морю.

И Макар был несказанно рад такому повороту событий. Он понимал – Гущин все еще окончательно не пришел в себя после стресса от посещения ковидного госпиталя, теперь такие места для него почти табу, однако в силу служебной необходимости он себя пересилил, но хочет взять паузу, собраться с духом.