– Слушайте, что он подметил, этот пенсионер. – Полковник Гущин указал на выделенный маркером в рапорте абзац. – «Она шла прямо ко мне, и накидка или пончо в ее руке колыхалось. Мне показалось, что в края полотна зашито что-то тяжелое. Не знаю, почему я так решил. В этот момент моя жена догнала меня с сумкой-коляской, поравнялась со мной. И та женщина с собачкой сразу свернула в проулок, словно передумала у меня что-то спрашивать».

– Тем же вечером от дома своей бабки был похищен Вячеслав Крутов, сожженный труп которого потом нашли в лесу, – закончил Гущин. – Я вот все думал над этими фактами. И насчет Смоловского… Считайте это интуитивной догадкой, но мне кажется, что Громова в качестве жертвы он выбрал себе потому, что к нему было легко подобраться. Смоловский творил ужасные вещи, но он не преступник-профи. Да, он орудовал в перчатках и отпечатков пальцев нам не оставил, однако насчет следов ДНК он полный профан, так наследил. Гараж свой вымыл, однако и там следов полно. Даже части тела отрубленные закопал не где-то далеко в лесу, а у себя во дворе. Он вроде бы принимал меры по уничтожению улик содеянного, но как полный дилетант. Это можно сказать и о его выборе жертвы. И вот я думаю… что, если и в случае с Ляминой и пареньком-официантом было то же самое, а? Смоловский их не убивал. В двух этих случаях мелькает некая женщина. Не та ли самая, о которой он мне говорил, не называя ее?

– Два маньяка объединили усилия в одном деле? – спросил Клавдий Мамонтов.

– Не фыркай. Смоловский не маньяк, он из какой-то иной категории, я только пока не пойму из какой. Я вам уже сказал – это не серийные убийства. Да, признаки серийности есть, однако все очень необычно. Короче, если Смоловский выбирал жертву из своего ближнего круга, возможно, и в двух остальных эпизодах было то же самое или действовал принцип простоты – «доступности» жертвы для похищения. Я прочел показания пенсионера в Отрадном, такое впечатление… да и сам он это ощутил, на него в образе той бабы в черном надвигалась страшная беда. Но их с женой было двое. А вот паренек-официант оказался у себя на участке один, и соседей вокруг никого – фактор случайного выбора жертвы, которую легко заполучить. Но с Вероникой Ляминой совсем другое дело. Сотрудница судебной системы, работала в суде много лет. Она – тертый калач. По отзывам коллег, Лямина была умной, осторожной, хладнокровной. Вряд ли бы она пошла в парк, в глухую аллею с кем-то совершенно незнакомым, кому не доверяла. Между ее убийством и убийством парня-официанта прошло совсем немного времени, и я думаю…

– Там же вроде как через парк от торгового центра – прямой путь к ее дому, – снова возразил Клавдий Мамонтов.

– Я смотрел схему, еще есть два пути – через город, причем один намного короче. – Полковник Гущин помолчал. – Но все это домыслы пока – моя идея о том, что та женщина в черном, которая встретилась с ней в кафе и увела в парк, тоже из ее близкого круга знакомых… Мы этот круг должны очертить. И ты, Клавдий, как раз этим сейчас и займешься. Возьмешь свою машину, я ее сюда пригнал… с травмированной рукой вести сможешь?

– Смогу. А куда я должен ехать?

– В Красногорск, в областной суд. Наши отыскали знакомую Вероники Ляминой – некую Лию Батрутдинову. Она судья кассационного суда. В прошлом так же, как и Лямина, работала секретарем фоминовского суда – это в молодости, затем была принята в судейский корпус, в отличие от своей подруги Вероники. По информации, которую я получил, женщины в прошлом дружили. У Ляминой нет ни родственников, ни близких знакомых, она одиночка по жизни. Батрутдинова – единственная, кто когда-то была с ней дружна.

– Клоните к тому, что судья – и есть та блондинка? – с любопытством спросил молчавший и слушавший спич полковника Макар.

– Вряд ли. – Полковник Гущин был сама серьезность. – Но она единственная, кто может нам рассказать хоть что-то о Ляминой, о ее прошлом. И люди какие-то на ее пути встречались помимо тех, с кем она общалась в суде и на процессах. Клавдий, Батрутдинова с утра на судебном заседании, ты поедешь в облсуд и дождешься перерыва, поговоришь с ней очень вежливо. А мы тем временем с кузеном…

– Я с вами, полковник? – Макар встрепенулся, откинул со лба челку. – А куда, куда мы-то с вами двинем?

– В госпиталь Экспо. – На лице Гущина появилось странное замкнутое выражение. – Петр Смоловский лежал именно там. С момента его выписки прошел всего месяц. Я хочу пообщаться с его лечащим врачом. В его беседе со мной постоянно эта тема звучала – больница, госпиталь, пусть и не впрямую. Я хочу знать, кто его лечил и с кем он лежал.

– Вы полагаете, что женщину, которую он упоминает, он встретил именно в госпитале? – быстро спросил Макар, доставая ключи от машины и захлопывая свой ноутбук. – Вы думаете – она врач или пациентка?

Полковник Гущин на это ничего не ответил. И весь путь в Москву из Балашихи в госпиталь был мрачен, как туча.

На огромном пространстве выставочного центра их поразили безлюдье, тишина, пустота и количество развернутых модулей, пристроенных к выставочному комплексу, переоборудованному под гигантский городской госпиталь. Но сейчас здесь больных не было.

– Госпиталь уже не принимает пациентов, – сообщили им на ресепшен. – Мы готовимся к демонтажу.

В файлах электронной картотеки им нашли фамилию Смоловского, он лежал в госпитале с конца апреля по первую декаду июня, Гущин попросил скопировать для полиции файл. Сестра в регистратуре отправила их в реанимационный модуль к врачу. Врач – молодой полный мужчина с бородой, рано облысевший, в зеленом комбинезоне – встретил их в пустом отделении реанимации, размерами напоминающем вокзальный зал с бесчисленными рядами больничных коек и аппаратами подачи кислорода. Полковник Гущин смотрел на зал реанимации и внезапно…

Его сразил сильнейший приступ кашля. Он судорожно схватился обеими руками за грудь, лицо его побагровело. Он согнулся, кашлял громко и страшно, и все никак не мог остановиться.

– Тихонько, присядьте. Вы здоровы, это психосоматическое у вас, – сказал врач, подводя его к стулу. – Я такое уже видел. Воспоминания, да? Вы сами переболели? Вы здесь у нас лежали? Что-то я вас не помню.

– Я лежал на ВДНХ. – Гущин кашлял и задыхался.

– Сейчас отпустит, ничего. Снимите маску, здесь безопасно, уже проводили перед демонтажом две дезинфекции. Вдохните… вот так…

– Зачем же госпиталь демонтируют? – тревожно спросил Макар. – Разве все это не потребуется больше?

– Потребуется, – ответил врач, – осенью и зимой, когда придет вторая волна. Будут развернуты другие мобильные госпитали в других местах города, Экспоцентру хотят вернуть выставочный статус на лето. Вы из полиции, как мне сказали?

Полковник Гущин кивнул – он все еще не мог говорить, задыхался, однако маску свою сдвинул вниз на подбородок – поверил врачу, что кругом безопасно.

– У вас, как и у многих больных, прошедших через реанимацию и удушье, развивается посттравматический синдром, близкий к боевому, – констатировал врач. – С этим придется как-то жить, постарайтесь научиться справляться с приступами паники, такими, как сейчас.