Ни полковник Гущин, ни Клавдий Мамонтов никогда прежде не интересовались конкурсами бальных танцев и танцевальными телешоу, однако они оба с первого взгляда поняли, что человек, представший перед ними, вряд ли когда вообще сможет снова танцевать. Макара, который помнил Жданова по лондонским клубам, поразили произошедшие в нем перемены – тридцатилетний молодой человек напоминал сейчас худого изможденного согбенного старца. Некогда миловидное лицо его, столь нравившееся девушкам, покрывала сетка морщин, кожа обвисла. Светлые волосы сильно поредели, по обеим сторонам лба появились глубокие залысины. Дорогой спортивный костюм болтался на нем как на вешалке. И, как и полковник Гущин, тридцатилетний Леонид Жданов задыхался и при разговоре, и при самом небольшом мышечном усилии. Однако держался он приветливо и с достоинством.

На веранде среди горящих свечей в стеклянных подсвечниках, к которым слетались первые ночные мотыльки, играл на татами пятилетний мальчик – бледный, белобрысый, похожий на эльфа. Маленькая бесплотная тень, при взгляде на которую отчего-то больно сжималось сердце.

– А что случилось? – сразу спросил Леонид Жданов. – Почему полицию интересует госпиталь выставочного центра – мне так ваши сотрудники по телефону сказали? Он же закрывается – я в интернете читал. – Он глянул на полковника Гущина в маске. – Вы тоже болели? Не знаю, я вот вас увидел и сразу решил – вы тоже болели. А я в маске не могу – задыхаюсь совершенно. Не ношу ее.

– Я болел в тяжелой форме, как и вы, – сообщил полковник Гущин. – Мы к вам не столько из-за госпиталя, сколько из-за одного пациента, с которым вы вместе лежали в реанимации.

– Привет, а ты как здесь? – Леонид Жданов узнал Макара. – Ты вернулся из Англии? А почему ты с полицейскими?

– Леня, я фонд хочу организовать благотворительный, собирать пожертвования для госпиталей, закупать оборудование – на случай второй волны. – Макар придумывал на ходу. – Да, я вернулся из Англии насовсем. Полицейские и меня допрашивали, узнали, что мы с тобой знакомы, взяли сюда с собой.

– Какой пациент? – не дослушав его, спросил Жданов у Гущина, он выглядел слегка расторможенным, словно не мог сконцентрироваться на чем-то одном, перескакивая с темы на тему.

– Некто Петр Смоловский, вы с ним лежали на соседних койках, – ответил Гущин.

– Петя? – Жданов поднял светлые брови. – Петя… он бизнесмен, у него своя фирма логистическая, перевозки. Он едва концы не отдал, как и я, но выкарабкался. А что с ним?

И в этот момент, когда Гущин еще не успел ответить на вопрос, Макар еле слышно прошептал Клавдию Мамонтову:

– То же чувство, как в лесу, как и в переулке у арендной фирмы… за нами наблюдают сейчас…

Клавдий Мамонтов вздрогнул и невольно огляделся по сторонам – сад, терраса, играющий ребенок… возле гаража слуга-филиппинец моет из шланга выгнанный наружу серебристый «Лексус», но смотрит не на машину, а в их сторону.

Серебристый «Лексус»… Такая же машина мелькала в парке в Фоминове, ее видел свидетель…

– Петра Смоловского мы подозреваем в убийстве его сотрудника, – лаконично объяснил полковник Гущин. – Собираем о нем информацию, беседуем с теми, кто его знал. Вы, например.

– Петя – убийца? – Леонид Жданов теперь выглядел ошарашенным. – Да что вы… нет, быть такого не может. Это какая-то ошибка. Да, мы вместе с ним лежали. Сначала я, конечно, мало что помню, потому что температура была под сорок, я сознание терял, бредил. И он тоже. Потом, когда нас отпустило, мы познакомились, много разговаривали с ним. С нами ведь чудо произошло… Настоящее чудо. Мы должны были умереть, но выжили – оба.

Клавдий Мамонтов слушал внимательно: чудо… и танцор про то же самое…

– А о чем вы разговаривали? – спросил полковник Гущин. – Припомните, пожалуйста, подробно, это крайне важно.

– Обо всем – о жизни… Когда лежишь в больнице, все ведь совершенно по-другому. – Жданов глянул на Гущина. – Я раньше вертелся как белка в колесе: съемки, шоу, передачи, гастроли, выступления, деньги, деньги… Жена со мной ездила всюду, она все для меня. И Данечку, сына, мы всегда с собой брали, его нельзя оставлять – он у нас с детства болезненный. С ним ведь тоже чудо произошло, как и со мной. Он сначала у нас ковидом заразился и… врачи сказали, с его тяжелой формой аллергии и пороком сердца почти нет надежды… Он лежал в инфекционном отделении Морозовской больницы, жена металась… А потом у нас обоих – положительный тест, мы заразились от сына. Жену уже в больницу к Данечке не пускали, мы дома лечились. А потом я вдруг стал задыхаться, меня «Скорая» в госпиталь увезла. Жене сказали, что Данечка наш на грани… Дети легко вирус переносят, но только не наш сын… Жена была в отчаянии, в панике, а я ей ничем не мог помочь – меня самого перевели в реанимацию, и жену, конечно, туда не пускали, несмотря на то, что она за неделю поправилась и тест был снова отрицательный. Но Данечка наш поборол болезнь. – Леонид Жданов – танцор, бывший дамский любимец, светский шалопай, а сейчас изможденный, словно съеденный болезнью, но живой, с нежностью смотрел на своего сына – почти прозрачного от перенесенной страшной болезни. – Обо всем этом мы с Петей и разговаривали – и в реанимации, как оклемались, и потом, когда нас в общий госпитальный зал перевели. Там перегородки, но мы попросили нас рядом положить. Я ему все рассказывал о себе.

– А он вам о себе рассказывал?

– Да. – Жданов кивнул. – О молодости своей, как в армии служил, про семью, детей. Про то, как туберкулезом неизвестно где заразился и жена его поэтому бросила. Послушайте, я поверить не могу, что он совершил убийство! Это точно какая-то ошибка. Он прекрасный человек. Он меня поддерживал в госпитале!

– Скажите, Леонид, а женщина… там, в госпитале – пациентка или врач… она участвовала в ваших беседах? – осторожно спросил полковник Гущин.

– Добрый вечер! Вы не могли бы все перейти сюда на террасу, я жаровни зажгу, сыро уже становится в саду. Сырость вредна для легких.

Негромкий властный голос – они все замолчали.

На открытую террасу из дома вышла светловолосая высокая женщина в брюках и тунике из льна цвета индиго, в плетеных вьетнамках. Зажгла газовую жаровню – багровый свет ярко озарил узкое скуластое лицо без всякой косметики. Она наклонилась и подняла с пола ребенка, прижала его к себе.

– Моя жена Полина, познакомьтесь, – сказал Леонид Жданов.

Клавдий Мамонтов почувствовал, как снова напрягся Макар, и не понял причины – возможно, потому, что эта женщина когда-то общалась с его бывшей женой?

Полина Жданова была стильной, худой и угловатой – острые локти, широкие плечи, длинные ноги, льняной домашний костюм сидел на ней как на модели, но лицо не скрывало возраст – было видно, что Полина намного старше своего молодого мужа, которого состарила и изменила болезнь. У нее были красивые темные брови вразлет и большие зеленые глаза, в уголках которых собирались мелкие морщинки.

Леонид Жданов послушно направился на террасу, они последовали за ним. Полина зажгла и вторую жаровню.