Губы Ликсу делаются синими и безжизненными. Моя собственная рука мне не подчиняется, когда я с силой отталкиваю Ликсу от себя.

Стряхиваю последние завитки своего дымного тумана, Ликсу падает, и я с облегчением замечаю, что на ее щеки возвращается румянец.

Кай встает на четвереньки, изо рта у нее вытекает целая река воды. С фонарика капает, когда я провожу лучом по комнате.

Дымный туман исчез.

Я сажусь на корточки. Моя рубашка насквозь промокла от тающего инея, внутри пульсирует тупая боль, обрушившаяся на меня в то самое мгновение, когда магия покинула мое тело, как будто из сердца выдернули зазубренный крюк.

Из лопнувшей трубы брызжет вода, и я, пошатываясь, бреду перекрывать главный запорный клапан в ванной. Опускаюсь в лужу на полу, слушая, как Кай кашляет в соседней комнате.

Мой дымный туман здесь, и он меня знает. Он пришел ко мне и защитил меня. Но вместо того чтобы действовать со мной заодно, он, казалось, боролся со мной за контроль.

Кай приваливается к дверному косяку в спальню и протягивает мне кобуру и ножи.

– Это был твой дымный туман? – хрипит она.

Я не думал, что она его видела, полагая, что вода ослепила ее.

– Похоже на то.

– Почему ты его не забрал? – спрашивает она. – Ты только о том и говорил, как бы поскорее найти его. Зачем же отпустил?

Я встаю, распахиваю дверцу шкафа и роюсь в нем в поисках сухой одежды.

– Не знаю. Это казалось неправильным. – Я запихиваю толстовки и джинсы в рюкзак вместе с последними бутылками воды и вяленой говядиной из ящика Чилла.

– Неправильным? Он же принадлежит тебе, что тут может быть неправильного? Он пришел к тебе, Джек, так как знал, что ты в опасности, и прилетел к тебе. Он практически прыгнул тебе на…

Я бросаю рюкзак на кровать.

– Просто мне показалось, что так делать неправильно, ясно тебе? Не знаю, почему я его не забрал. Не могу объяснить. Мой дымный туман не в порядке! Он как испорченный товар, который, по-видимому, не подлежит возврату.

Кай хмурит брови.

– Что значит «не в порядке»?

Я сжимаю пальцами переносицу, воскрешая в памяти воспоминания, которые предпочел бы забыть.

– Он больше не похож на мою магию. Он меня не слушается. И кажется… разозленным.

Я думаю о том, что Кай сказала мне тогда в самолете, – украденная магия проклята. Неужели это мое проклятие? Взбешенный дымный туман, который отказывается простить меня?

– Немного ярости нам сейчас как раз не помешает.

Я качаю головой.

– Даже Лайон считал, что это опасно. Что я могу причинить кому-то боль. Я лишился контроля.

– И никогда не обретешь его вновь, если будешь продолжать отталкивать свой дымный туман. Нравится тебе или нет, но он часть тебя, и если хочешь вернуть свою магию, то в какой-то момент тебе придется столкнуться с тем, что снедает тебя изнутри.

– Знаю. Я так и сделаю. – Я протираю свои усталые пустые глаза. Лайон и Гея должны были быть здесь, чтобы помочь мне собрать себя воедино. Чтобы помочь мне понять, кем я теперь являюсь. Но их больше нет. И Флёр пропала. А правда заключается в том, что я не уверен, смогу ли в одиночку противостоять тому, что скрывается в этом дымном тумане. – Мой дымный туман далеко не уйдет. Я попробую еще раз. – Я все еще чувствую, как он холодной тенью нависает надо мной.

– Ты винишь меня, не так ли? – Видя мой озадаченный взгляд, Кай поясняет: – За то, что случилось с твоим дымным туманом.

– Нет, – бормочу я.

Я виню себя, но не могу сказать ей об этом. Не сейчас. Сегодня вечером я уже заглядывал в эту бездну, и мне невыносима мысль о том, чтобы утянуть за собой Кай.

– Когда в таком случае ты начнешь доверять мне? – Ее вопрос застает меня врасплох. – Больше никаких шуток про ходячий кебаб, – говорит она. – И заявлений о том, чтобы я держала свои стрелы в зоне твоей видимости. Я привела тебя сюда не для того, чтобы надуть. И не собираюсь начинать сейчас.

Я пытаюсь сосредоточиться на том, что испытываю по этому поводу. Тот факт, что мы оба сделали друг другу что-то ужасное, сознательно или нет, не отменяет нанесенного нами ущерба.

Я хватаю куртку с подлокотника дивана, достаю из внутреннего кармана карту и возвращаю ей. Она протягивает к ней руки, с которых еще капает вода, но вдруг останавливается.

– Может, тебе стоит оставить ее себе, – предлагает она, указывая на свои мокрые карманы. – Она натягивает лук, видя, что Марч и Ликсу начинают шевелиться. – Нам лучше убраться отсюда, пока они не пришли в себя.

Я засовываю карту обратно в куртку вместе с отнятыми у Стражей передатчиками. Перекинув рюкзак через плечо, оглядываюсь в последний раз, думая о том, что сказала Кай: я не смогу контролировать свою магию, пока не встречусь с ней лицом к лицу, не отталкивая ее. Я ищу признаки своего дымного тумана в комнате, которую прежде делил с Чиллом – до того, как мы сбежали, до Флёр, до всех выборов, которые привели нас туда, где мы сейчас находимся, – и задаюсь вопросом, станет ли он когда-либо прежним.

Дуг

Когда я вхожу в свой кабинет и сажусь за стол, заключенная в шаре магия Геи пробуждается и начинает искрить. Замкнутое пространство гудит от статического электричества, крошечные электрические разряды разбиваются о стекло, как будто наблюдая, как я роюсь в ящичке с елочными украшениями Флёр.

Отставляю серебряного ангела в сторону и наклоняюсь ближе к шару, борясь с желанием разбить его при виде отшатнувшегося от меня света.

Магия Геи вела себя совсем по-другому, когда в Центр Управления приводили Флёр. Стоило ей появиться, и искры затихли, превратились в мягкое свечение. Магия потянулась к Флёр, точно нос любопытного домашнего животного, жаждущего обнюхать ее. Совсем не так она ведет себя сейчас со мной.

«Ты недостаточно человечен, чтобы владеть такой магией».

Я откидываюсь на спинку стула, пристально глядя на шар, магия в котором постепенно успокаивается. Человечен. Флёр швырнула в меня это слово, как будто оно наделено какой-то силой. Как будто нужно стремиться к тому, чтобы быть человечным. Как будто любой куратор или уборщик мог проникнуть внутрь этого шара и забрать магию Геи, а мне это не по силам.

Мысль о том, чтобы снова проглотить это пчелиное гнездо, заставляет меня содрогнуться. Но нет другого способа сделать то, что должно быть сделано. Я зажмуриваюсь, вспоминая, как исказилось от боли лицо Флёр, когда она проникла разумом в сломанное растение. Я тоже что-то почувствовал – не столько боль, сколько глубокий дискомфорт, – когда исцелял ветку в своих покоях. Невыносимым мне это не показалось. Уж точно несравнимо с пламенем, разливающимся сейчас в моей груди. Флёр сказала, что первый шаг к исцелению – это готовность признать боль. Пропустить через себя страдания.