в который раз меня обескуражило то, что Бивела — его правила, его стандарты, его угрозы — я ставлю выше, чем друзей и семью. Боль от предательства близкого человека казалась незначительной по сравнению с последствиями нарушения конфиденциальности. И вдвойне обидно было оттого, что я не могла не признать: досада от потери друга — ничто, когда речь идет о гневе Бивела. Такова была сила его власти. Его богатство прогибало под себя реальность. Реальность, включавшую людей — и их восприятие мира, к примеру мое, также захватывалось и искажалось гравитационным полем Бивела.

С самой первой встречи с ним я почувствовала, что должна сопротивляться этой силе. Мой бунтарский дух был тут ни при чем. Скорее, я интуитивно ощутила (и вскоре убедилась в этом), что его уважение ко мне в значительной степени определялось тем, насколько эффективно мне удавалось противостоять его огромному влиянию. Оба мы, похоже, получали особое удовольствие — впрочем, это сильно сказано — от наших встреч, когда мне удавалось преодолеть свои страхи, слегка показать норов и даже настоять на своем по какому-нибудь тривиальному вопросу. Смелость, разумеется, была столь же важна, как и деликатность. Он бы не потерпел грубости, но проявления мягкой, неоднозначной дерзости забавляли его или, по крайней мере, пробуждали любопытство. Как ни странно, но именно в таких случаях его холодная чопорность, в которой мне видится глубоко укорененный страх насмешек, словно бы слегка оттаивала. И в такие моменты мне удавалось повернуть наше общение в более продуктивное русло.

Я была намерена вернуть себе уважение Бивела, подорванное в прошлую встречу. В свете предательства Джека и приближавшейся встречи с человеком без галстука я хотела во что бы то ни стало заручиться доверием Эндрю Бивела и понять, как он отреагирует в случае публикации украденных бумаг.

— Должен сказать, я весьма доволен тем, как вы изобразили миссис Бивел, — сказал он, просмотрев мои новые страницы. — Очень даже доволен. — Он взглянул на первую и еще раз пробежался по ним. — Вы получите мои заметки, как обычно. — Он ненадолго умолк. — Если подумать, пожалуй, нам стоит уделить внимание какому-нибудь досугу, подходящему для Милдред. — Он приложил палец к губам и, оглядев комнату, увидел цветочную композицию на приставном столике у окна. — Цветы. Ее любовь к цветам. Как она их подбирала, расставляла и все такое. Милая такая сценка. Поговорите перед уходом с мисс Клиффорд, экономкой. Она вам скажет, какие букеты вам лучше описать. Может, покажет оранжерею.

Я выслушала его, не поднимая взгляда от блокнота, притворяясь поглощенной заметками. Не время было выражать удивление.

— Впрочем, вы обладаете силой воображения и… женственностью, чтобы показать домашнюю жизнь Милдред. А Милдред была человеком домашним, то есть большую часть жизни.

— Благодарю. Как раз чтобы придать выразительности домашней жизни миссис Бивел, я подумала, что, возможно, сегодня мы с вами могли бы обойти дом в процессе разговора. Я его почти не знаю, а экскурсия под вашим началом будет просто бесценна. Мы могли бы включить описание комнаты или картины… Добавить яркости вашей частной жизни с миссис Бивел. Знаете, средний читатель любит заглянуть в такой грандиозный дом.

Я сумела вызвать у него легкий дискомфорт — мое предложение было явно разумным, но шло вразрез с одержимостью Бивела своей частной жизнью. Как раз на чувство дискомфорта я и надеялась.

— Ну хорошо. Само собой. — Он попытался скрыть неуверенность под хорошими манерами.

То, что он старался быть вежливым со мной, стало для меня неожиданным и колоссальным триумфом.

— Помните, пожалуйста, что я не хочу показного описания всего этого, — сказал он, прежде чем мы вышли из комнаты. — Это дурной вкус.

Он повел нас обратно, в фойе с мраморным полом, чтобы я могла прочувствовать «развитие интерьера». Мы разминулись с несколькими подчиненными Бивела. Одни занимались уборкой, другие поспешно направлялись куда-то в костюмах-тройках. Независимо от их ранга, все они отводили взгляды от нас. Словно им было велено просто делать свои дела и не обращать внимания на Бивела.

Для начала он показал мне картины. Он ненадолго останавливался перед каждой, указывал на табличку на позолоченной раме, произносил фамилию художника и переходил к следующей: Коро, Тёрнер, Энгр, Гольбейн, Беллини, Фрагонар, Веронезе, Буше, ван Дейк, Гейнсборо, Рембрандт. Я все записывала.

Мы дошли до коридора с окнами, выходящими на оранжерею.

— Это предоставим мисс Клиффорд, когда увидитесь с ней по поводу цветов. В растениях я ничего не смыслю, — сказал он, проходя мимо оранжереи. — А здесь, в задней части, я бываю каждый день.

Он открыл дверь, за которой оказалась просторная контора с несколькими более скромными рабочими помещениями, примыкавшими к ней. Все стены закрывали черные доски, исписанные котировками акций и математическими формулами, а за столами сидели около дюжины человек, склонившись над счетными машинами или ковыряясь в папках, книгах, документах и стопках бумаг. Здесь было тише, чем в главной конторе «Вкладов Бивела» в центре. Почти как в библиотеке.

— Когда рынок закрывается, здесь начинается работа. Мне даже нравится думать, что это и есть настоящая работа. Выводы, которые здесь делаются, лежат в основе моих торгов, ежедневных операций и долгосрочных планов. Все прочее, происходящее в торговом зале, — это не более чем исполнение решений, принятых в этой комнате. Все эти люди перед вами — статистики и математики. Набранные из университетов по всей стране. Настоящий мозговой центр. Они изучают биржевые и производственные отчеты, прогнозируют будущие тенденции на основе прошлых, вычисляют закономерности в психологии толпы, разрабатывают модели для более систематической работы. Здесь оцениваются отчеты, заявления и перспективы от каждой корпорации или концерна, которые попадают или могли бы попасть в область моих интересов.

Он пристально посмотрел мне в глаза, так что я отвела взгляд. Я как сейчас вижу его голубые глаза. Он пытался то ли что-то вытянуть из моих зрачков, то ли что-то вложить в них.

— Видите ли, за всю мою карьеру мне хорошо послужила интуиция, и я обязан ей в значительной мере своей репутацией. Совмещение науки и объективной интерпретации больших объемов данных с интуицией — вот источник моего преимущества. Такая уникальная комбинация всегда позволяла мне быть на шаг впереди тикера. — Он умолк, обвел взглядом своих сотрудников и взглянул на наручные часы. — Обычно мы работаем до девяти.

— А эти люди работали здесь, когда миссис Бивел?..

Я не смогла закончить свой бестактный вопрос.

— Конечно, нет.

Мы оставили контору, и Бивел повел меня по нежилому первому этажу. Он задержался с чопорным видом в гостиной, украшенной головами лося и бизона, чучелом медведя, шкурой ягуара (оскаленная морда, все