истории (рассказать которую он решил во что бы то ни стало, пусть даже тем самым оскорбит память Милдред и настроит против себя всемогущего Эндрю Бивела). Он сделал из нее типичную жертву злого рока, демонстрирующую, как это принято в литературе, свои всевозможные бедствия. Чтобы поставить ее на место.

В следующей коробке, которую мне приносят, находятся финансовые отчеты о благотворительной деятельности Милдред. Подобно тому как ее страсть к музыке, столь ощутимая по ее ежедневникам, противоречит тому тривиальному образу явной дилетантки, какой изобразил ее Эндрю, эти бумаги не позволяют считать Милдред заурядной благотворительницей. Я вижу личность, которая не только в точности понимает, кому и что она дает, но и использует свои благотворительные фонды для формирования определенных институтов. Все ее взносы, по-видимому, строго ограничены определенными условиями, и Милдред в каждом случае указывает, как следует распорядиться дивидендами от основной суммы.

Все это написано фиолетовыми чернилами. Я не вполне могу разобраться в ее системе бухгалтерского учета, отчасти потому, что ее почерк так трудно разобрать (а мои познания в бухгалтерии ограничены тем, что я освоила пятьдесят лет назад), но главным образом потому, что методы Милдред в высшей степени своеобразны. Это не типичные балансовые отчеты. Ее подход напоминает мне о моих редакторских знаках, которые никто, кроме меня, не понимает. Похоже, нам обеим пришлось разработать свои методы и системы для решения задач, для которых нам не хватало формального образования.

Помимо ее благотворительной деятельности, о которой рассказал мне Бивел (как и следовало ожидать, в пользу оперы и других известных оркестров и учреждений культуры), Милдред спонсирует стипендии для студентов в области искусств и наук, расширяет библиотеку и создает серию грантов. Со временем она набирается смелости, и в ее распоряжении появляется все больше средств. Она уже не просто поддерживает библиотеки, а строит их. По датам на ее отчетах и некоторых письмах становится ясно, что создание Симфонического оркестра Олбани должно быть напрямую связано с ее вкладами.

К 1926 году большинство пожертвований осуществляется, по-видимому, уже через Благотворительный фонд Милдред Бивел. Это может объяснять, почему ее личные финансовые записи редеют с этого момента. Я помню, как Эндрю рассказывал, что создал фонд для жены. Он говорил об этом как о подарке. По его словам, он сделал это для того, чтобы как-то упорядочить импульсивные и хаотичные пожертвования Милдред. Он утверждал, что делал пожертвования и управлял фондом, стараясь обуздать благотворительное расточительство жены. Но эти документы показывают прямо противоположное — Милдред предстает вдумчивой и методичной филантропкой.

Когда я добираюсь до переписки, то понимаю, что она составляет основной объем архива Милдред: шестнадцать папок с письмами, адресованными миссис Бивел. Ни одного написанного ею. Я открываю конверты вполне бессистемно и исследую содержимое. Там по большей части благодарственные письма. Музыканты со всей страны благодарят ее за пианино, виолончели и скрипки; дирижеры из маленьких городов благодарят ее за инструменты и финансирование их оркестров; мэры и конгрессмены благодарят ее за филиал библиотеки; письмо от губернатора Эла Смита с благодарностью за гуманитарное отделение Государственного университета Нью-Йорка в Трое.

После краха 1929 года я отмечаю изменения в настроении некоторых писем. Помимо заботы о культуре, Милдред, очевидно, оказывает помощь тем, кто лишился всего из-за кризиса. Теперь ее внимание сосредоточено на жилье и займах для бизнеса. Ей пишут владельцы фабрик, магазинов и ферм, сообщая, как сильно полученные средства помогли им и их сообществам. Но эти письма блекнут перед возобновившимися излияниями благодарности от тех бенефициаров, к которым Милдред благоволила раньше: библиотек, музыкальных учреждений, университетов.

Осталось всего несколько коробок. Надежда найти что-то похожее на дневники, упоминаемые в романе Ваннера, слабеет. Бивел заявлял, что никаких дневников у Милдред не было, а если и были, их наверняка уничтожили или изъяли из этого собрания. Но, возможно, Милдред и не вела дневника — эта привычка романной героини могла быть вымыслом Ваннера.

Из многих календарей и записных книжек вырваны страницы. Концерты (уже меньше). Короткие неразборчивые формулы или вычисления. Скромные званые ужины дома. Я почти уверена, что в трех списках приглашенных различаю имя Гарольда Ваннера.

2

— Айда.

Перед подъездом меня ждал молодой человек в костюме в тонкую полоску, но, странное дело, без галстука и шляпы.

— Кто вы?

— Давайте поговорим внутри.

— Кто вы?

— Откройте дверь, и давайте поговорим в подъезде. Вам ни к чему, чтобы люди Бивела видели вас со мной.

Я огляделась. В поле зрения никого, кроме нескольких знакомых лиц. Дверь открывать я не стала, но мы поговорили, укрывшись от постороннего внимания в маленькой нише на крыльце подъезда. Ключ я держала между костяшками пальцев, как клинок.

— Наверху мой отец и приятель. Подойдете ближе, я закричу.

— Как драматично. — Он прислонился к стене и засунул руки в карманы, показывая, что не намерен прикасаться ко мне. — Буду краток. Вот что я знаю. Я знаю, что вы секретарша Эндрю Бивела. Знаю, что вы бываете у него дома несколько раз в неделю, всегда после полудня, и остаетесь до самого вечера. Иногда допоздна. Я знаю, вы остаетесь с ним наедине у него в кабинете. Знаю, что он рассказывает вам о своей жизни. Знаю, что вы ведете записи. — Он замолчал, проверяя, как его слова подействовали на меня; я смотрела на него без всякого выражения. — Вот что я знаю. И вот чего я хочу. Я хочу копии всех ваших записей. Чтобы без дураков. Как видите, мы предостаточно знаем о вас. И мы узнаем, если вздумаете блефовать.

— Исчезни.

— Через секунду. Вот мои условия: вы мне даете, что я хочу, а я не скажу ФБР о коммунистической печатне вашего отца, о его политической агитации и антиамериканской деятельности. Черт, учитывая все, что мне известно, вы можете шпионить за Бивелом для него. Будет жаль, если его депортируют.

— Кто вы?

— На углу Метрополитен и Юнион есть кафе с газировкой. Если вас там не будет в среду, в 1:30, с моими страницами, я стукану моему корешу из ФБР. Capisce[33], мисс Партенца?

Он ушел.

У меня дрожали колени. Из легких словно откачали воздух. Я уставилась на ключ, зажатый между пальцев. И почувствовала на дне страха бездонную усталость. Собравшись с духом, я поднялась домой, к отцу.

3

Вот так-то. Надо сказать Бивелу правду. Так будет лучше всего. Неизвестный хотел что-то выяснить о нем. Меня шантажировали. Угрожали. Но что, если Бивел подумает, не без причины, что я уже что-нибудь выдала? Как я докажу ему,