Майя

Ночь в одной комнате с Сашей показалась бесконечной. Даже не верилось, что еще недавно он был моим главным защитником и парнем, с которым я планировала совместную жизнь.

Сейчас я его боялась. От страха, что выпитое пиво развяжет ему руки с заката почти до рассвета я пролежала, не сомкнув глаз. Лишь, когда взошло солнце, мой мозг устал бороться со сном, я и провалилась в короткое, лишенное сновидений, небытие.

Первая мысль, с которой проснулась, была о Максе. Как он там? Волнуется, всерьез планирует похоронить свою карьеру или не станет поддаваться на провокацию и обратится в полицию?

Разумом я надеялась на второе, но душой… К страху невозможно было привыкнуть. Липкий изучающий взгляд постоянно заставлял вздрагивать, позорные совместные походы в туалет вызывали отчаяние, а редкие касания, грубые, наглые, и сопровождающие их грязные обещания каждый раз вымораживали насквозь.

Саша не щадил мои уши, рассказывая в подробностях, что и как планирует со мной сделать. Казалось, ему доставляло удовольствие отвращение, которое я каждый раз испытывала и не успевала спрятать.

Фразы летели за фразами как удары кнута, безлюдная тишина за окном подтачивала оптимизм, и время как назло тянулось со скоростью улитки.

Не знаю, сколько бы я смогла продержаться, если бы матч перенесли на другой день, или от Макса потребовали испортить не одну, а несколько игр. Под постоянным прессом хладнокровие таяло, и вернуть его не получалось, как я себя ни настраивала.

Всегда внимательный, понимающий Макс безнадежно испортил меня своей заботой. Стержень, который помог выжить в детских домах и психушке, гнулся во все стороны и только злость на то, как нами манипулируют, не давала ему окончательно сломаться.

Именно на злости я продержалась до обеда. На ней же, усиленной парочкой проклятий от Саши, без слез, без просьб дотянула до вечера. Но вечером, словно желая добить меня окончательно, мой тюремщик придумал новое испытание.

— Терпеть не могу хоккей. Игра недоделанных фигуристов для придурков, которым лишь бы поорать. Но специально для тебя я решил устроить подарок, — с этими словами из того же пакета, где лежало пиво, Саша достал небольшой, заляпанной чем-то серым ноутбук и водрузил его на стол рядом с собой.

— Вполне обойдусь без подарков, — уже предчувствуя, что ждет впереди, поспешила ответить я.

— Нельзя без них. Будем надеяться, что в этом захолустье нормальный интернет, — Саша положил рядом с ноутбуком свой мобильный и, когда компьютер загрузился, принялся настраивать что-то на нем и на телефоне. — Не могу лишить тебя возможности посмотреть сегодняшний матч. Добрый я очень.

— Не надо… — я забилась в дальний угол дивана. Ждать неизвестности было куда легче, чем смотреть, как любимый человек калечит свою жизнь.

— Еще как надо! Будем вместе наблюдать, как твой звездный Громов испортит игру и опозорит команду.

Больше не тратя время на разговоры, Саша занялся настройкой интернета и поиском трансляции матча. К сожалению, очень скоро у него удалось и первое, и второе.

Мои скрещенные на удачу пальцы были смешной защитой против чужой жажды мести. Экран монитора вспыхнул яркими софитами арены, и крик "шайбу" заставил мое сердце биться быстрее, словно от него, несчастного, что-то зависело.

* * *

Впервые в жизни просмотр игры был для меня пыткой. Будто решили сделать этот матч бесконечным, арбитры постоянно свистели, останавливая игроков, а "тройки" нападения сменялись так редко, словно Макса специально не желали отпускать со льда.

Смотреть на его игру, слышать возмущенные реплики комментаторов было больно.

"Громов сегодня совсем не в форме".

"Складывается впечатление, что лучший нападающий прошлых игр разучился держать клюшку или забыл, зачем выходит на площадку".

"Такой ужасной игры в нападении у питерской команды мы еще не видели. В плей-офф с сегодняшней техникой им точно делать нечего".

Каждая реплика била по нервам, но еще хуже становилось от крупных планов.

Макса показывали регулярно. И с понуро опущенной головой на скамейке штрафников. И в повторах, когда он промахивался мимо шайбы. И рядом с игроками, когда на него, не жалея связок, орал всегда спокойный главный тренер.

За первый период, не зная, куда себя деть, я чуть не сгрызла все ногти. За второй несколько раз задирала голову вверх, останавливая рвущиеся слезы. На третьем периоде я научилась подолгу задерживать дыхание.

Оно никак не было связано с игрой, но на каждом выходе на лед Макса легкие сами замирали, словно моя асфиксия могла как-то ему помочь.

Сашин расчет удался. Он хотел меня помучить, и у него получилось. К середине третьего периода моральных сил хватало лишь на то, чтобы пялиться на маленькое окошко в углу экрана, где показывалось время игры.

Я отсчитывала последнюю двадцатиминутку вслух.

— Тринадцать… Двенадцать… Одиннадцать, — наплевав на злой взгляд Саши, проговаривала каждую оставшуюся минуту и так же вслух молила арбитров убрать свои свистки: — Ну, пожалуйста, только не вбрасывание. Прошу, только не штрафной…

В этой напряженной, разрываемой лишь моим шепотом тишине мы не заметили мелькнувшую за окном быструю тень. Занятые каждый своими мыслями, не услышали, как открылась дверь, и по старым половицам, которые под нами безбожно скрипели, прошли двое в тяжелых армейских ботинках.

Максим

Я думал, проигрывать будет просто — всего-то не рвать зад и приглядывать за другими нападающими. На деле оказалось, не так.

Вроде все шло как обычно, но каждый выход на лед приходилось ломать себя. Натренированное за годы тело опережало приказы мозга, а сердитые взгляды коллег по команде травили душу.

"Нельзя забивать, нельзя пасовать", — приходилось повторять себе как мантру, останавливая руки в замахе и пропуская защитников противника каждый раз, когда шайба так и напрашивалась в ворота.

Отправляя Юлькиного благоверного за решетку, я знал, что месть будет, но и предположить не мог, что такая. Проигрывать было ни хрена не просто. Каждый период проходил как дурацкие испытание на уровень пофигизма. Разгневанный ор тренера, скупое "какого хрена" от тех, кто вкалывал со мной в одном звене и всегда доверял — все повторялось раз за разом.

Впервые за все игры, что были в моей жизни, я даже не мог поднять голову и посмотреть на болельщиков. Максимум — на скамейку за командой, которую всегда занимала администрация и гости. Судя по тому, что сегодня в середине второго периода с нее исчез Серебряков, наши с Клюевым и Коневым косяки были замечены, и серьезный разговор ждал не за горами.

"Ну и похер! Будь, что будет!" — коротко и ясно успокаивал меня внутренний голос. Счет на табло держался "ноль — один", и мысль, что скоро увижу свою девчонку, не давала поддаваться эмоциям.