«Киски, я дома».

Заслышав мой голос, Гомер ответил громким «мяу» и рванул ко мне через всю комнату, в два прыжка покрыв отделявшее нас расстояние. Он с такой силой прыгнул на мою грудь, что чуть не свалил меня с ног. Я присела, чтобы не упасть, и Гомер еще сильнее прижался ко мне. «Гомерчик мой», — только и сказала я. Услышав свое имя, Гомер с силой потерся мордочкой о мою щеку и протяжно заурчал. Я вспомнила, что он урчал так, когда впервые понял, что я буду рядом всякий раз, как он проснется.

— Прости, малыш, — сказала я. Слезы, которые Гомер не мог увидеть, по всей вероятности, слышны были в моем голосе. — Прости, что так долго…

Вашти подходила, почти стесняясь: будто, уважая радость Гомера, не хотела вмешиваться. Она поставила передние лапки мне на ногу и нежно-нежно заворковала — я и ее взяла на руки. В стороне оставалась только Скарлетт. Она окинула меня взглядом из-под полуопущенных век, а затем отвернулась. Вы только поглядите, кто наконец соизволил явиться, но через какую-то минуту и она расчувствовалась. Наверное, ты пришла, как только смогла. Она тоже взобралась ко мне на коленки, впервые в своей жизни не расталкивая остальных.

— Я никогда больше не оставлю вас надолго, — сказала я им. — Я никогда-никогда не позволю, чтобы с вами случилось что-то плохое. И, что бы ни произошло, я вас не брошу.

Я держала Гомера перед собой, словно хотела, чтобы он понял смысл моих слов, пусть даже ему было это не дано или дано не в полной мере. Я была уверена, что он понял меня. Не знаю, каким образом, но он всегда меня понимал.

— Я обещаю, — сказала я. — Я тебе обещаю.

На следующее утро, уже из Филадельфии, я отправила Гаррету чек, эквивалентный неделе петситтинга. Еще один я отправила в ASPCA.

Глава 21. Не так слеп тот, кто слеп…

…И нет уже мужа такого В доме, как был Одиссей, чтобы дом защитить от проклятья. Мы ж не такие, чтоб справиться с этим, и даже позднее Жалкими будем мужами, способными мало к отпору. ГОМЕР. Одиссея

После одиннадцатого сентября все мои друзья из Майами сошлись в одном: мне стоит вернуться домой. И действительно, жизнь в Нью-Йорке оправдала самые смелые из наихудших вариантов развития событий, которые я рассматривала до переезда. Стойкий запах гари и разрушения от Граунд-Зиро висел в воздухе и не хотел уходить. И по сей день запах паленого вызывает у меня в памяти первую нью-йоркскую осень. Этот запах сильно беспокоил Гомера: прошел не один месяц, прежде чем он прекратил бесцельно блуждать по квартире, жалуясь на витающую в воздухе затаенную тревогу, причину которой не мог понять. Время от времени с улицы доносился то рев грузовика, то стрекот вертолета, от которых Гомер так и подпрыгивал на месте. Прежде пиком дня для него был ранний вечер, когда я возвращалась с работы. Но теперь он волновался всякий раз, когда я хлопала дверью и заходила в дом; даже если я просто выскакивала в овощной магазин через дорогу, он встречал меня такой бурной радостью, что иногда по нескольку минут не давал поставить сумку и снять пальто.

Я уже была готова рассмотреть варианты с переездом в другой район, но произошло то, что не могло не произойти: спустя два месяца после сентябрьских событий я потеряла работу. Моя компания, занимавшаяся обслуживанием крупных финансовых фирм вблизи Граунд-Зиро, в один миг утратила каждого десятого из своих клиентов и попросту боролась за выживание. О поисках новой квартиры нечего было и мечтать. Даже если бы я собрала нужную сумму, начиная с задатка и заканчивая последним центом за квартплату (плюс деньги на страховку и, само собой, на переезд), то даже в этом случае без соответствующего письма от работодателя новой жилплощади мне было не видать.

Не только моя компания, но и вся экономика, покачнувшись, начала сползать в рецессию. И следующую постоянную работу я смогла найти лишь восемь месяцев спустя. Гоняясь за любой, самой призрачной возможностью заработка, я напоминала себя юную, готовую хвататься за что угодно, лишь бы закрепиться в своем профессиональном поле деятельности — маркетинге. Подвернувшаяся наконец работа была, прямо скажем, не ахти. Ставка фрилансера при отделе онлайн-маркетинга в компании АОЛ «Тайм Уорнер», где нужно было отсидеть свои пятьдесят часов в неделю онлайн без бенефитов и гарантии долговременного контракта. Страшно подумать, но целый год я прожила без медицинской страховки. Бывали дни, когда я, как говорила моя бабушка, сидела на «одних бутербродах с горчицей», только… без горчицы. Зато квартплату вносила исправно и счета от ветеринара оплачивала без задержки.

Забавно, но в моем решении продолжать цепляться за жизнь в Нью-Йорке меня поддержали родители, несмотря на все их волнения по поводу опасностей, которые таила в себе жизнь на нынешнем Манхэттене. Они понимали, что стояло за моим переездом и как он был важен для меня, поскольку и в профессиональном плане, и в личной жизни в Майами я зашла в глухое пике. И в том, что я, несмотря на все тяготы нью-йоркской жизни, не вернулась домой с поджатым хвостом, они находили предмет для гордости.

Один из уроков, который я усвоила благодаря Гомеру за годы общения с ним, состоит в том, что, если ты не видишь выхода из трудностей, это еще не означает, что его нет. Однако чтобы найти выход, следовало продолжать искать, а чтобы искать, требовалось упорство. В этом мы с Гомером были единодушны: мы были не из тех, кто в трудные времена был готов сложить лапки. И спустя несколько месяцев у меня появилась очень веская причина не покидать Нью-Йорк.

Нью-Йорк был городом, в котором жил Лоуренс. Лоуренс Лерман.

* * *

Впервые мы встретились с Лоуренсом за месяц до одиннадцатого сентября. Он был близким другом Стива, жениха Андреа, его «большим братом» со времен студенчества, и на предстоящей свадьбе должен был быть свидетелем со стороны жениха.

Предшествовавший трагическому