Я поведала ей о том случае и с удивлением обнаружила, что количество моих слушателей возросло к финалу истории.

— Наши животные намного сильнее, чем мы думаем. Переживет, для него это сущий пустяк.

Люди вокруг меня согласно кивали, а я молилась, чтобы эти слова были правдой.

Так проходил час за часом в этом чистилище владельцев домашних животных. Время от времени активисты ASPCA объявляли, в какой квартал собирается следующая группа, и несколько человек из ожидающих с водительскими правами наготове устремлялись на выход. Периодически члены ASPCA грозно напоминали, что «любой, кого мы проведем в здание, но он выйдет без своего питомца, будет задержан полицией». Видимо, были и такие, кто только притворялся, что у них есть нуждающееся в срочном спасении животное, чтобы ASPCA провела их домой за ноутбуком или документами. «Это не шутка. Нас сопровождают офицеры полиции, и каждый, кто выйдет из здания без своего питомца, будет незамедлительно препровожден в полицейский участок».

После двух часов ожидания я не находила себе места: мне уже начало казаться, что без «нормальных» документов провести меня домой «контрабандой» не сможет даже ASPCA. Количество людей в зале, вопреки всем ожиданиям, не уменьшалось, и, как бы я ни пыталась, мне не удавалось определить, по какому принципу выбираются кварталы для отправки групп спасателей: то ли с севера на юг, то ли с востока на запад, то ли просто наугад. Моя очередь никак не наступала. Следующий обязательно будет мой, твердила я себе, следующий будет мой. Наконец мое терпение лопнуло, и я решила, что справлюсь сама: без нью-йоркских удостоверений идти с официальной группой мне показалось лишним риском.

Я пошла на восток от пирса Челси до Седьмой авеню, потом свернула на юг. Рюкзак бил меня по спине, а то, что в него не влезло, я наскоро утрамбовала в сумку из магазина. После трех дней непрерывного использования она практически распадалась на части, поэтому ее приходилось придерживать двумя руками, чтобы ничего не растерять по дороге. Так я дошла до перекрестка Хаустон-стрит и Седьмой авеню. Уже издали я заметила полицейский кордон: два молодых человека и один постарше, все в форме. Это был первый пост, который охраняли не военные, и я восприняла это как добрый знак.

— Ваши документы, пожалуйста, — обратился ко мне офицер постарше. Я достала свои водительские права из Флориды и чековую книжку с манхэттенским адресом. Коп сравнил их и пожал плечами:

— Мы никого не пропускаем без соответствующих документов.

— Умоляю, я только переехала, поэтому у меня до сих пор нет нью-йоркских прав! Вы можете обыскать меня! Можете раздеть и обыскать! Можете связать меня, как Ганнибала Лектора, можете надеть на меня смирительную рубашку, но только пропустите! Я хочу к своим кошкам! Пожалуйста, сэр, ну пожалуйста, пропустите меня!!

Они переглянулись. Все-таки это были полицейские, а не солдаты, и, в отличие от солдат, они были местные. Это был их город. Я тоже была из их города, и мне нужна была их помощь. Даже одного взгляда на меня было достаточно, чтобы понять: угрозы национальной безопасности я не представляю.

Но у них был приказ.

— Пожалуйста, — взмолилась я, — у них нет ни еды, ни воды уже несколько дней! Они умрут, если я не спасу их! Пожалуйста, помогите мне! Мне нужна ваша помощь! Изо дня в день я хожу сюда со всеми вещами. Я готова ходить и дальше — но дождутся ли они? Пожалуйста, сэр, пропустите меня!

Я готова была расплакаться ему в жилетку, чтобы вызвать хоть каплю сострадания, — в принципе, не было такого, к чему бы я ни была готова в тот момент. Но, к своему удивлению и унижению, я поняла, что плачу по-настоящему. Я всхлипывала, зарывшись лицом в сумку, а трое полицейских в смущении переминались с ноги на ногу, ожидая, пока я выплачусь. Наконец один из тех, что помладше, заговорил. Его речь звучала с легким испанским акцентом:

— У нас тоже есть кошки. И моя жена от них без ума. Она меня просто убьет, если узнает, что мы не пустили девушку к ее кошкам.

В надежде я подняла на них глаза: все решится сейчас. Неужели мне в конце концов удалось?

— Вот фото моих кошек, — решила я предъявить последние документы, которые у меня были. Одной рукой обхватив сумку, я стала рыться в своем рюкзаке, извлекая на свет фотоснимки. — Это Скарлетт, а это Вашти… А это самый младшенький — Гомер.

С привычным полицейским прищуром они вглядывались в изображения.

— Маленький как-то подозрительно выглядит, вам не кажется? — спросил тот, что постарше.

— Он слепой, — добавила я последний, решающий аргумент. — С ним могло случиться все что угодно. Если из окон вылетели стекла, он не увидит, что туда прыгать нельзя, а я живу на тридцать первом этаже. Он, должно быть, очень-очень напуган. Вы можете себе представить, каково это — не видеть, а только слышать, что происходит нечто ужасное? А он всего лишь маленький котенок.

Офицер, что постарше, тяжело вздохнул и посторонился:

— Проходите, пожалуйста.

— Спасибо вам! — В порыве благодарности я сжала его руку в своих ладонях. — Спасибо вам! Спасибо вам! — благодарила я каждого офицера в отдельности. Затем подтянула лямки на рюкзаке, перехватила сумку поудобнее, смахнула слезы и зашла за кордон.

— Vaya con dios, — добавил младший офицер, когда я проходила мимо. — Ступайте с Богом.

На своем пути из Вест-Виллидж до Финансового квартала я старалась в основном придерживаться проулков: вдруг впереди замаячит еще какая-нибудь застава, где проверяют документы, перед тем как пропустить дальше.

Но можно было не волноваться. Я прошла более трех миль и не увидела ни одной живой души: ни человека, ни машины, ни даже птички на дереве. Казалось, наступил апокалипсис и я осталась единственным живым человеком на Манхэттене. Я никогда не слышала и тем более не видела пустых нью-йоркских улиц. Каким бы спокойным ни был район, даже в ночное время помимо вас на улице находился еще кто-то: женщина, выгуливающая собачку, мужчина, доставляющий продукты в круглосуточный магазин на углу. Кто-то был всегда. Как бы вы ни удалялись от центра, вы не могли не слышать и не видеть машин, проносящихся, как кометы, где-то вдали.

Сейчас здесь не было ничего, кроме тишины. Дыма