Олей Овчинниковой, словно хотела одновременно и спрятаться за ней, и привлечь к себе внимание.

Илюшин пытался найти людей, которые хоть что-то знали о Наташе. С кем она жила после побега, где скиталась? Но Асланову вычеркнули из коллективной памяти после самоубийства Оли Овчинниковой. Смутно вспоминали некоего восточного бородача, то ли наркомана, то ли вора, который увез ее с собой на вишневой «девятке». В этом месте Макар начал подозревать, что его пичкают местным фольклором. Вишневая «девятка»…

Может быть, и не было никакой «девятки». Вышла на остановку, дождалась маршрутки до междугородней станции. И силуэт в пыльном заднем стекле автобуса отодвинулся от города, таял, пока не стал неразличим окончательно – а вместе с ним и подробности ее исчезновения.

Это об Оле Овчинниковой говорили повсюду, хоть и шепотом. Такая страшная и романтичная смерть! Алые цветы на платье, кровь обагрила белую ткань – сколько символизма. Хотела улететь от всеобщей ненависти, вырваться в облака… Преподаватели и родители со страхом ждали волну подражательства. Но ничего не случилось. Экзамены, институты, духота, ученики теряют сознание за партами… А потом пришло лето и зеленой волной вымыло весь мусор, пыль и грязь предыдущих долгих дней, и вместе с грязью унесло и двух семнадцатилетних девчонок.

Макар опросил кое-кого из бывших школьниц, учившихся вместе с Олей и Наташей, поговорил с учителями и соседями. Все они хорошо помнили Олю, но почти каждая при упоминании Аслановой задумывалась. Лицо, волосы, походка, фигура – какими они были? Свидетели не помнили. Наташа Асланова ускользала, таяла. Челка, помада, неприятный взгляд… Ах да, она подражала своей подруге! Красилась, как Оля, говорила таким же голосом, цепляла у нее словечки. Выполняла все, что требовала Оля! А сама она была никакая. Но подленькая. И смеялась противно: мелким таким зубчатым смехом, словно шестеренки быстро проворачиваются, скрежеща.

Вот и все, что удалось узнать Илюшину.

Он стоял в очереди за кофе в аэропорту, когда ему снова позвонил Сергей. Макара кольнуло предчувствие. На секунду вместо сонного парня за стойкой бара он увидел светловолосую девушку с коротким каре.

– Макар, Даша выбралась! – В голосе Бабкина звучало такое облегчение, какого Илюшин давно не слышал. – Живая! Я еду к ней.

Синяки, царапины, растяжение связок». «Ничего критичного», – сказал врач. До Сергея с Дашей успел поговорить следователь, и этот разговор вывел ее из себя. В больничной палате она выглядела как зверек, выбравшийся из капкана и взамен оказавшийся в коробке. Больничный халат был похож на гигантскую бахилу.

Искренняя радость на ее лице тронула Бабкина до глубины души. Она с усилием поднялась с кровати и захромала ему навстречу. Не успел Сергей опомниться, а его уже обнимали с силой, неожиданной в таком маленьком существе. Он неловко погладил ее по голове, пробурчал:

– Тебе нельзя напрягать ногу.

– Пофиг! – огрызнулась Даша. – В задницу их всех! Они ничего не делают, слышишь? Ты должен ей помочь! – Она стукнула его в грудь. – Сергей! Найди ее! Она там сидит за стеклом, будто обезьяна какая-то, а они со стульев на нее смотрят там целыми днями…

Она вдруг заплакала, некрасиво и как-то очень страшно, будто задыхалась. Бабкин перепугался, что у нее астматический приступ, рванул было за врачом, но Даша рявкнула на него: «Стоять!» – и он послушался, словно пес, которому дали команду. Самому стало смешно: «Ишь ты! Распоряжается еще…»

Вспомнился мертвый Сотников. Думал, что поймал жар-птицу, дернул перо у нее из хвоста – а оно бумажное. И где теперь Сотников?

Если так, значит, и птица удачи ненастоящая. Бумажная.

Он сунул ей свой платок, подумал, не обнять ли еще раз, но она давилась слезами на кровати, пытаясь успокоиться, и вместо объятий Сергей сказал:

– Так, давай-ка соберись. Через полчаса подъедет Макар, начнем работать.

Даша с надеждой подняла на него зареванное лицо.

– Следак мне наболтал, что он должен сначала какую-то срань подписать у судьи… Он меня вообще не слушал! Я же видела! Решил, что я все сочинила!

– Не думай о нем, – оборвал ее Сергей. – Рассказывай все, что вспомнишь. У тебя есть провалы в памяти?

– Нет у меня никаких провалов!

– Рассказывай, – повторил он и достал блокнот.

Дверь распахнулась, на пороге показался Макар. Сергей с изумлением уставился на него.

– Как ты так быстро успел?

– Уговорил пилота лететь побыстрее, – невозмутимо сказал Илюшин, и на долю секунды Бабкин даже поверил в это объяснение. – Даша, ужасно рад тебя видеть!

Даша сморгнула последние слезы, вытерла лицо и стала рассказывать.

На комнате со стеклянной стеной Илюшин попросил остановиться и стал задавать вопросы: видела ли ее Ника? Не заметила ли Даша поблизости видеокамеру?

Даша напряглась и внезапно вспомнила то, что поначалу от нее ускользнуло: звуки! Из комнаты Ники она слышала вполне отчетливо и шаги, и скрип кровати. А вот Ника ее услышала только тогда, когда она изо всех сил забарабанила по стеклу.

Сыщики обменялись взглядами.

– Микрофон, – уронил Макар.

– Да, очевидно. Только зачем выводить в коридор…

– С той же целью, что и зеркало Гезелла. Постоянное наблюдение.

Даша совершенно успокоилась. Они ей верили. В отличие от следователя, который счел ее психованной дурой и, кажется, наркоманкой, – иначе отчего бы полез проверять ей вены? Даша его послала прямым текстом, а эта лысая харя только ухмыльнулась в ответ.

Сыщики сразу начали что-то обсуждать, прикидывать варианты. Они были теми самыми взрослыми, которых ей всю жизнь не хватало. Она, честно говоря, думала, что таких вообще не существует. Но тут на нее свалились эти двое и Ника.

– Нику надо оттуда вытащить, – упрямо сказала Даша.

Илюшин взглянул на нее. Глаза у него удивительные: светло-серые, с едва заметной синевой в глубине, – словно очень чистая вода, замерзшая в лед. А радужка окаймлена черным. Из-за этого временами кажется, будто не человек на тебя смотрит, а какой-то зверь.

Бабкин – тот совсем другой! Хотя и выглядит как Годзилла. Но это все ерунда, Даша очень быстро перестала бояться Сергея.

А вот Илюшина бояться следовало. Его мягкость и дружелюбие обманули ее только поначалу. Потом она просекла, кто из этих двоих на самом деле опаснее. До сих пор в своей жизни Даша числила самым страшным человеком Мишу Баридзеева, помешавшегося на идее своего величия. Но случись им столкнуться, сыщик перегрыз бы Мише сонную артерию, не поморщившись, – как куница перегрызает горло курице.

Слава богу, что они на ее стороне.

– Мы знаем, где тебя нашли, – сказал Макар. – Сейчас поедем туда, и ты все покажешь. Серега?

Бабкин дотронулся до левого бока и кивнул. «У него там кобура», – сообразила Даша.

– А мне разрешат