Он положил мне руку на плечо, будто успокаивая.

– Когда решаешь встретиться со Светом, это намерение невозможно ни с чем делить. Нельзя отдавать внимание чему-то ещё или кому-то. Нельзя касаться других чувств и идей: ни плохих, ни хороших. Нельзя откладывать их на потом, по дороге в Свет не остаётся карманов. Нужно всё отпустить и просто идти, не деля этот момент ни с чем. Или отступить, потому что иначе сам Свет отступит и отдалится.

– Откуда ты знаешь это?

– Жрецы, которые вчера начали готовить меня к вхождению в Тело Света, рассказали об этом.

– А если они не правы?

– Это многовековая традиция, – улыбнулся он мне, как маленькой. – И они сказали правду, я это чувствую.

И я поняла, что он меня просто отталкивает.

– Ты хочешь уйти один?! – смотрела я на Лэйнара расширенными глазами. – Но ведь мы решили! И я люблю тебя!

– В тебе много любви, – сказал Лэйнар. – И не только ко мне. Это я тоже чувствую.

– Но ведь ты не ревнуешь!

– Нет.

Я взволнованно сжала кулаки, растерянная и взбудораженная. Скользнула на мгновение взглядом в пламя Оракула, отметив, что Деза по-прежнему не видно, и снова нырнула в глаза Лэйнара. Меня так закрутило эмоциями, что я забыла о том, что сама меняю правила. А те радость, покой и блаженство, которые дарило мне соприкосновение с Телом Света, будто ветром снесло, как листья с травы, задув их куда-то вглубь – в угол, где хранятся воспоминания мимолетного счастья: купленного папой на день рождения велосипеда, завершённого романа, игры с котом, луга в цветах, речки рано утром, добрых отзывов и встреч с подругами, чувства влюблённости и сваренного шоколада. В сумятице чувств возвышенное стало обыденным, а я даже не заметила когда.

Лэйнар коснулся моей руки, мягко разжимая холодные пальцы. Погладил мою ладонь, передавая тепло своей. Вновь улыбнулся глазами в глаза.

– Оля, ты подарила мне настоящее чудо – любовь! Большего дара невозможно представить! Лишь благодаря тебе я смог сделать рывок, чтобы изменить мир. И я его изменю, – в этом моё предназначение. Я спасатель, я был всегда влюблён в своё дело. Так, скажи, может ли быть для спасателя что-то выше, чем спасение всего мира? От войн, катастроф, аномалий, от рабства и искажения законов?

– Но, Лэй, я ведь хочу с тобой…

– Там, – он указал глазами на величественную мощь над нашими головами, – не будет уже ни меня, ни тебя. Мы растворимся, личностей Оли и Лэйнара больше не будет. Дезмонд не рассказал тебе этого, потому что в самом деле не знал. Его обманули: на всякого хитреца найдётся больший хитрец.

У меня пересохло во рту. Растерянность сковала горло, и я не могла ответить. Я же люблю его, а он…

В «экране» Оракула бесчисленное стадо саблезубых вепрей направилось к границам Аэранха, впереди всех здоровенный, с рыжими боками. На сердце отлегло, но я сердито сказала себе, что мне всё равно. Я не могла поверить тому, что Лэйнар говорил. И стало так невыносимо, что захотелось его ударить. А он, сияющий от макушки до кончиков белоснежных крыльев, ласково погладил меня по щеке.

– Ты подарила мне путь, – сказал он. – Дальше я пойду один. Оракул сказал в день перед нашей встречей: «Ты должен решить, пойдёшь ли по тропе отцов, выбрав достойную пару, или сольёшься с Телом Света, отдав себя до конца служению». Как видишь, в моём выборе есть «или». И то, и другое одновременно невозможно.

– Нет, Лэй… – слова склеивались вязкой слюной.

– Да, маленькая, – он взял мои предплечья в свои горячие ладони.

Оракул тем временем показывал, как стадо достигло врат Западной башни и начало трансформироваться в могулов. Снова волна облегчения по моей спине: значит, уговорил!

– А ты любишь Таббата, просто признайся себе, – сказал Лэйнар. – Как и он тебя.

Я оттолкнула его, крикнула, не в силах сдерживаться:

– Не хочу слышать! Я не понимаю, зачем ты всё это говоришь! И делаешь мне так больно! – Я отбежала к краю площадки.

– Прости, – сказал Лэйнар. – Всё хорошо. Успокойся.

– Ничего Не Хорошо! – выпалила я, тяжело дыша.

– Мне жаль, что тебе больно. Но это пройдёт.

Он отвёл взгляд и отошёл к другому краю площадки, будто давая мне пространство.

Между нами вспыхнула пауза. Тело Света молчаливо дышало над головами, а меня травила обида. В пламени Оракула Дезмонд с величавым брюнетом, одетым в чёрный камзол, в сопровождении свиты в сотню магов-воинов вошли в ворота Аэранха.

«Я больше не буду смотреть, – сказала себе я и закрыла глаза. – Это не моя война».

Сконцентрировалась на дыхании, пытаясь успокоиться, и вдруг поняла, что моя война шла в сердце с самой собой. Я не могу потерять ни одного из них. Не хочу терять. И не хочу терять себя. Даже ради великих целей, не сейчас. Я лицемерка и эгоистка.

Что-то более возвышенное внутри меня смотрело сверху вниз на маленькую, обиженную девочку, которая хотела только одного: чтобы её любили, как в сказке, пусть двое, пусть ангел и демон, лишь бы сильно и до конца! Не так, как мама с папой; не так, как все, кто от меня отказался… Я смотрела на тёмную обиду, зависшую над пухленькой, зарёванной малышкой с косичками, услышавшей тот самый разговор родителей и понявшей раз и навсегда, что она лишняя в жизни, как заяц с оторванной лапой. Подобно кляксе с запахом чернил, тяжёлая, как свинец, обида была жива до сих пор, хоть я уже была в другом мире, давно и безвозвратно взрослая.

«Таких не берут в космонавты, – пронеслось в голове. – А в Тело Света? Тоже не берут…»

Я сидела на вершине мира, готовая поступить правильно, спасти всех и пожертвовать собой, но снова отвергнутая. От чернильной кляксы боль стала такой, что и на мёртвом камне не снилась. А я думала, что всё знаю о ней… Мысли, которые она приносила, впивались в голову круче, чем клык масломорда. «Ну и пусть будет, – бурчала про себя я, – раз иначе нельзя, раз ничего не выходит даже в паре шагов от блаженства. Раз меня к нему не пускают. А он не любит меня!»

Мы остались с обидой один на один. Но как же я от неё устала! Вспомнилось, как я справилась с физической болью на ложе, я просто смирилась с ней. Надо смириться и с этой болью? Она никуда не уйдёт? Стиснув зубы, я продолжала дышать, рассматривая свою боль. И вдруг опешила: если правила игры мои, значит, и боль я себе сама придумала? А зачем?

В недоумении я стянула тяжеленную кляксу с собственной головы и посмотрела в её тусклые крошечные глазёнки. Она меньше меня, но управляет мной. Разве это не странно? А почему я позволила?

С этой мыслью боль начала стекать на пол крупными масляными каплями и… растворилась. И вместе с этим мышцы расслабились, внутренний спазм прошёл, забрав с собой ком в горле и не выпущенные наружу слёзы. В них больше не было нужды.

Воздух прохладной струйкой влился в лёгкие, омыл всё и выплеснулся, потеплев. Без обиды в сердце стало светло и свободно. Избавившись от боли, я с удивлением поняла, чего хочу на самом деле.