– Позвони Катрин. – Впервые Надин сама предложила мужу позвать на помощь его кузину. – Она с восторгом поспешит сюда.

– Если б ты немного раньше посвятила меня в свои планы…

– Я же не могла знать, что моя мать вдруг почувствует себя плохо. Чао!

И Надин уже скрылась за дверью. Его дело, как он теперь справится. К этому времени она внутренне уже распрощалась с ним.

С тем уголком, где располагался дачный дом Петера – а также Лауры, но она про себя всегда называла его только «дачным домом Петера», – Надин была не очень хорошо знакома. Раньше у нее имелась лишь одна причина приходить туда, а позже она стала осознанно избегать этого района. Сначала женщина сбилась с пути, не сразу смогла найти в темноте верную дорогу и уже почти впала в панику, потому что внезапно поняла, что совершенно не знает, где вообще находится. Она стала суетливо и без разбора кружить по улицам, и это было чистой случайностью, что она вдруг оказалась перед тем самым заброшенным садовым хозяйством, которое ей назвал Петер. Ночь была ясной, и при свете луны можно было разглядеть длинные ряды бывших теплиц и густые заросли сорняков, которые со временем покрыли всю территорию. Но прежде всего Надин обнаружила припаркованную машину и высокий темный силуэт мужчины, прислонившегося к дверце с водительской стороны и пристально высматривавшего ее глазами.

Она остановилась около него. Петер сел к ней в машину, потирая ладони.

– Боже мой, как же холодно! – воскликнул он. – Но я не решился остаться в машине – боялся, что ты меня тогда не заметишь. А почему ты так поздно?

– Я заблудилась. – Надин чувствовала, как сильно бьется ее сердце. Он был рядом с ней, так близко! В ее жажде секса с ним ничего не изменилось, и она спрашивала себя, испытывал ли он такие же чувства, что и она.

– О боже, Надин! – тихо прошептал Петер. – О боже…

– Зачем ты хотел меня видеть? – Жоли заметила, что ее голос звучит довольно прохладно, но она была рада, что он хотя бы не дрожит.

– Потому что я хочу тебя, – ответил Симон.

– Потому что ты меня хочешь?

– Ты ведь это хотела знать. Неделю назад. Когда мы были в нашем… в моем доме. Ты сказала, чтобы я полностью принадлежал тебе. И вот я здесь. Я принял решение и выбрал тебя.

Надин рассчитывала на все, что угодно, но только не на такое ясное высказывание, так что вначале даже и не знала, как реагировать на такую неожиданность. Она сидела молча, не говоря ни слова, а Петер тем временем взял ее руку, поднес к своим губам и поцеловал.

– А что, – наконец спросила она, – означает в данном случае «принял решение»?

Вместо ответа Симон наклонился к ней и на этот раз поцеловал ее в губы. Надин ответила на поцелуй со всей своей страстью, которая так долго в ней накапливалась, и хотя она не собиралась заниматься с Петером сексом до тех пор, пока он точно не ответит ей, как именно представляет себе их совместное будущее, ей вдруг стало ясно, что она уже не может отступить. В машине было неуютно и не особо романтично, к тому же обоим до смешного трудно было снять штаны и найти нужное положение, в котором они вообще могли достичь друг друга. Они постоянно стукались головами и ногами о дверцу, руль или рычаг переключения передач, но ни он, ни она не начинали хихикать или предлагать перебраться в другое место. В этот момент они были словно одержимы своей страстью и восторгом от того, что смогли наконец позволить себе потерять всякий контроль над собой. Оба испытывали такое чувство, словно никогда раньше не сливались воедино с другим человеком таким особенным образом и их еще никогда не возносило на такой мощной волне экстаза. Они предавались любви бесконечно долго, снова и снова, еще не зная, что никогда позже не смогут повторить прелесть этого часа. Это был самый прекрасный, самый приятный момент в их отношениях. И едва лишь он закончился, как начался медленный спад.

Они остановились, потому что у Петера свело ногу, и он не мог дольше оставаться в своем неудобном положении. Пока Симон упирался ногой в ветровое стекло, скорчившись от боли, Надин вынырнула наружу и помочилась за кустом олеандра – ей вдруг страшно приспичило, и она была рада, что не почувствовала этого раньше. Потом полностью оделась, замерзая в ночном воздухе, который становился все холоднее, и быстро села обратно в машину. Петер тем временем тоже оделся – судороги его, видимо, отпустили. Он выглядел теперь так, словно ему непреодолимо хотелось закурить сигарету или выпить двойной виски.

Разум Надин вновь включился, и она смогла почувствовать всю неловкость, исходившую от Петера. Вопрос о принятом решении, растворившийся на какое-то время, вновь отчетливо и требовательно заявил о себе. Не стоило и надеяться, что Симон затронет эту тему: это выдавала его мимика и весь его уклончивый вид.

В конце концов Надин все же рискнула заговорить об этом снова.

– Ты только что говорил о принятом решении?

Петер какое-то время не отвечал, а затем наконец повернулся к ней. Она попыталась прочесть в его глазах… любовь, страстное желание… Но не смогла понять, выражал ли его взгляд эти чувства. Хотя, несомненно, он смотрел на нее с большой нежностью.

– С тобой было так чудесно, Надин… Я не мог бы представить себе свою жизнь без тебя. Нет, – покачал головой Симон, – это было бы немыслимо.

– Из-за… это из-за того, что мы только что переспали? – Жоли должна была задать этот вопрос.

Петер помедлил какое-то мгновение.

– Я с ума схожу по тебе, – наконец произнес он, и это прозвучало откровенно. – Так оно было с первого момента нашей встречи. Когда я увидел тебя, то попытался представить себе, какое это будет ощущение – прикоснуться к твоей груди, к твоим прекрасным длинным ногам, к твоим волосам… Я спрашивал себя, какова ты на вкус, как будет ощущаться твое горячее дыхание на моей шее… А сейчас было еще прекраснее и неповторимее, чем я мог представить себе в мечтах. Но дело не только в этом. Это… – Он вновь посмотрел в ночь, беспомощно вздернув плечи. – Боже мой, Надин, мне кажется, я не могу это описать. В общем, все так, как я уже сказал. Я не мыслю свою жизнь без тебя. Ты – ее часть. Пожалуйста, не подводи окончательную черту – наша история только началась.

Едва ли Надин могла избежать его умоляющего взгляда и тихого голоса. Но тем не менее она почувствовала, как ее все сильнее стал охватывать озноб – он шел откуда-то изнутри и означал, что она догадывалась, что не сможет получить того, чего хотела. Петер слишком много говорил. Он ходил вокруг да около – и не мог сказать то главное, чего она ждала и чего ему, видимо, не очень-то хотелось говорить.

И снова именно ей пришлось решаться на неприятное наступление – это, впрочем, впоследствии стало типичным в их взаимоотношениях. По собственной инициативе Петер никогда не говорил ничего конкретного, ничего не уточнял и в особенности никогда не высказывал неприглядную правду. Надин постоянно приходилось самой начинать разговор, чтобы он мог продолжить; приходилось добиваться разговора и требовать ответа. Она перешла в наступление, а Симон ушел в оборону.