не покладая рук, наращивая ускорение. Примерно на четверти пути Анука и Вячеслав Геннадьевич впервые попробовали телепортацию нашего корабля — на пару тысяч километров. Вячеслав Геннадьевич участвовал в подобных экспериментах ещё в восьмидесятых и знал, что в космосе этот навык, наложенный на начальное ускорение, работал по принципу гравитационной пращи. У нас удалось, затем они дважды повторили успех, и скорость достигла максимальной.

Затем мы улеглись и спали. Работали сменами по двадцать часов в сутки, просыпаясь только чтобы подменить друг друга и закончить дела. Навыков нас четверых хватало для восполнения кислорода и воды, кроме того один из артефактов внутри тарелки производил протеино-углеродную смесь.

Дважды наш корпус прошивал метеорит, и мы едва не задыхались.

Десятки раз нам всем казалось, что мы сходим с ума от замкнутого пространства, и тогда Вячеслав Геннадьевич спасал нас при помощи бителепатии, насылая нам в голову иллюзии тихой, спокойной реки и приятные незнакомые мелодии.

…Мы приземлились на территории Кауайского и Оахского княжества двадцать четвёртого февраля две тысячи одиннадцатого года, на частном космодроме на вулканическом плато, который построили Строгановы. Через два часа нас нашли и помогли выбраться. Через три часа мы были в столице княжества, Елизаветинске, в имении Строганова-Кириенко.

Мы сумели сдержать шумиху в СМИ, известить Общество и договориться о трансфере домой. Двадцать седьмого, по странном стечению обстоятельств — ровно через год после моего воплощения в этом мире — я оказался дома.

Я помню этот день. Военный дисколёт приземлился на базе в десяти километрах от посёлка, где мы распрощались с Анукой Анканатун, которая была наконец-то передана в руки своей матери и товарищей из Общества. Затем мы поехали по «Царскому Пути», такому родному теперь. В Подмосковье второй раз за зиму выпал снег и тут же растаял, ремонтирующаяся дорога на подъезде в Голицыно была растаявшая, и лимузин едва не забуксовал на въезде, но я всё-таки приехал.

Помню, как долго обнимал всех собравшихся — родителей, приехавших ко мне, Сида и всех местных крепостных, а затем всё же спросил, не надеясь получить ответа:

— А где Нинель Кирилловна?

— Едет, — сказал Сид. — Вчера написала, что купила билеты из Питера.

И точно — она приехала на такси и бросилась мне на шею спустя полчаса ожидания, показавшегося вечностью.

— Значит, дождалась? — спросил я зачем-то.

— Ага, — ответила она.

* * *

Я останавливаюсь.

— И всё? — спрашивает мой главный слушатель. — Ты хочешь вот прямо так, на этом закончить историю?

— Если вы любитель красивых романтических историй — то да, думаю, нужно остановиться и соврать, что я прожил с ней счастливую долгую жизнь и умер с ней в один день.

— Нет, это я умер с ней в один день.

— И я.

— И я, — говорят голоса за спиной.

Глава 42

Вместо Эпилога

— Вам повезло, — вздыхаю я, обернувшись на толпу своих слушателей. — Для меня это осталось несбывшейся мечтой.

— Слабак! — смеются они в ответ.

Я киваю.

— Расскажи дальше всю свою жизнь. Только, прошу, кратко, — просит мой главный слушатель.

* * *

После всего случившегося состоялось внеочередной конклав Общества, меня тут же повысили до ассистента первого ранга, минуя второй. Затем я ушёл заниматься энергетикой…

* * *

— Сначала про личное! — просят меня.

— Эх, про личное…

* * *

Я прожил с Нинелью Кирилловной три с половиной самых счастливых года моей жизни. Ну, скажем так, они были полны безумной страсти, эмоций, обожания, ревности — всего того, чем должны быть наполнены первые отношения в жизни мужчины и женщины. Конечно, я был бы рад прожить с ней до гроба, но у нас не совпали цели и психологический возраст — мне хотелось домашнего очага и уюта, а ей хотелось тусовок, карьеры и прокачки навыков, совмещать же всё вместе её никто не научил. К тому же… Очень сложно жить с человеком, который при любом удобном случае пытается прочесть мои мысли. Проблемы, сомнения, противоречия копились, как снежный ком, а счастливая сказка разбивалась о быт, карьерные успехи нас обоих и прочие прелести реальной жизни.

Неприятной пикантности отношениям добавляло то, что у меня родилось примерно восемнадцать детей от разных женщин из того самого злополучного китайского бункера, которых мне затем долгие десятилетия приходилось навещать. (С большинством из них мы стали хорошими друзьями, хотя один из моих сыновей дважды устраивал на меня покушения.)

* * *

— А, так вот кто это был… — сказал кто-то сзади.

* * *

Наверное, у какого-то «другого меня» всё удалось гораздо лучше. Но когда я в четырнадцатом году сделал предложение — Нинель ответила твёрдым отказом. А уже через два года выскочила замуж за того самого рыжого Яшу-кадета.

Предполагаю, это стало одним из переломных моментов, направивших эту мою жизнь по тому пути, которым она прошла. Сперва я распродал всех своих оставшихся крепостных крестьян, купил им жильё и хорошо проспонсировал алиментами семьи «мамзелей» из японского бункера. Кроме одного крепостного — беглый Дмитрий нашёлся спустя три года проворовавшимся, проданным бандитам на рудниках в Сиамском Калимантане. Был передан через посольские связи, после чего отправился отрабатывать украденное в российской колонии в Зеленогорье, в мебельной мастерской.

Я же ударился в старый добрый трудоголизм. В Курьерской службе я проработал ещё два года инспектором-поручиком, закончил Институт и поступил на работу в Министерство Энергетики, специальный отдел, занимавшийся артефакторными аккумуляторами. Уже в двенадцатом году исследования показали, что Первичные Источники силы начинают отмирать сами собой. Назрел серьёзный кризис силы, нехватка артефактов и связанная с этим энергетический кризис: в многих странах сенситивная энергетика составляла до половины генерации.

Тут-то я и достал из рукава свои наработки по старой доброй ядерной энергетике. Запатентовал, показал руководству, те по закромам нарыли наработки, на которых полвека и более стояло вето, и было основано конструкторское бюро, которое я возглавил в двадцать пять лет.

Итак, первый «безсенситивный» промышленный ядерный реактор моё конструкторское бюро запустило в две тысячи двадцатом году. После того самого обещанного отцом годового прохождения «дежурства» энергетом в ядре ещё старого, сенситивного реактора. А к концу двадцатого века половина землой генерации электроэнергии была ядерной.

Отец на пенсии вернулся к матери. А его младшая сестра, Алёна, была отдана отмершим Цветком. Она вышла замуж и прожила всю жизнь в Антарктиде. Анука Анаканатун тоже уехала на южный континент вместе с матерью, выучилась в филиале элитной сенситивной школы. Там же познакомилась со Степаном, моим бывшей коллегой, также владевшим