Ребенок…

Наверное, это наваждение длилось не больше секунды. Когда я очень тихо, почти робко, немного настороженно, немного вопросительно вдруг перевела вкрадчивый и внимательный взгляд на мужчину рядом с собой. На своего мужчину… Казалось, я отстраненно изучаю его глубоко изнутри непроницаемого кокона светящегося теплого покоя…

Надо же… Ребенок… Такой маленький, такой хрупкий. Такой живой. Такой родной… Его ребенок… Такой же… Такой же, как его отец… Черноволосый мальчик… Золотой ребенок… Такая теплая жизнь… Пронзительные карие глаза. Слишком дерзкий. Красивый. Гордый. Самый гордый. Нестерпимо гордый. Самый живой. Быстрый подвижный малыш, неспособный усидеть на месте. Самый свободный человек. Человечек… Беги, малыш, беги, играй, смейся, открой свои глазки, смотри, вот эта жизнь — она вся твоя…

Мальчики мои… Мои мальчики… Мои самые любимые, самые единственные мужчины… Две упрямых головы, одинаковые черные волосы под моими губами. В намертво спаянном кольце рук — две пары горячих узких плеч. Только когда мы все трое вот так вместе — только тогда мы имеем смысл… Сережа… Сережа, солнышко… Беги, беги к отцу, скажи, что мы его очень лю…

Как я не зарыдала, не взвыла в голос, рухнув лицом на руки, как не размозжила себе череп об угол стола? Как не пустила ужас за пределы зрачков: «Этого не будет…»? Этого не будет, потому что этого не будет никогда…

Потому что это не для меня — чтобы было… Твою ма-ать… Я же запретила себе об этом думать. Не будет у меня детей… Наверное, таких, как я, легче всего научить танцевать танго со смертью… Человек здесь — чтобы давать жизнь, а если — «не в этой жизни», то не остается ничего, кроме как ее забирать. Ничего уже нигде не дрогнет. После этого — по х… все. Все их ничтожные жизни не стоят той одной настоящей, которой — единственной нужной мне — нет… Солнышко… И за эту несостоявшуюся жизнь я с наслаждением перережу все их поганые глотки. Хоть какое-то реальное дело. Кто сказал, что мертвые не могут убивать? Только это они и могут. Плодить себе подобных…

— Я думаю, нормально все будет… — сказала я устало. — Скорее всего, нет ничего. Просто подводит здоровье… У меня сейчас проблема только одна. У меня нет полиса, и дома я даже не могу сходить к врачу. Мне надо в платную клинику где-то здесь, на Большой земле…

— Денег? Денег я тебе дам. Но разбирайся сама, здесь ты не останешься… Потом приедешь, привезешь справку с диагнозом — и счет. Тогда я его оплачу…

Кто бы сомневался.

Меня это все вымотало смертельно. Мыслей в голове было уже мало… Сдохнуть — но сделать это достойно. Сдохнуть — но заставить этого человека… в паре со мной… остаться людьми. Подробно объяснить ему. Что, как бы ни было хреново, вести себя надо… правильно…

— Я тебя обидел… Ты меня теперь будешь ненавидеть… — по каким-то своим странным понятиям выстроив логическую цепочку, проговорил он.

Я осклабилась.

— НЕ ДОЖДЕШЬСЯ!

Ах, вот оно что! Вот чего он хочет. Чтобы меня тоже выбило из колеи. Чтобы меня пробило на эмоции. Чтобы я зеркально отобразила его истерику. Чтобы у нас тут клочья полетели. Чтобы я в какой-то гадкой пошлой низости разругалась с ним, хлебнув без меры унижений. Чтобы я потеряла лицо и полностью уподобилась ему самому. Рядом со мной, такой ничтожной, несправедливо обиженной, униженной и раздавленной, он бы не чувствовал себя так хреново! Он не мог выстроить — и разрушить — отношения с женщиной иначе, кроме как растоптав ее.

А вот хрен тебе. Обломись. Не дождешься. Я, во-первых, не позволю себя оскорбить. А еще я вытрясу из тебя душу — но я тебя заставлю остаться прекрасными друзьями! Прикинь, облом?! Вот такая у меня прихоть. И я тебя под себя обломаю!.. Я понимаю, он себя ни в грош не ставит. Но я, по-моему, ни разу не дала повода подумать обо мне как о ничтожной истеричке. Или он судит обо всех по себе?

— А вот теперь послушай меня… — проговорила я совершенно бесцветно.

И ему действительно придется меня слушать. Потому что он меня достал. Все, я взвилась на дыбы. Пусть даже и говорю с ледяным спокойствием, невидяще глядя куда-то в пол. И слова падают, как ледяные глыбы…

— Я ничего плохого не сделала тебе… Ты ничего плохого не сделал мне… Нам нечего друг другу предъявить… Поэтому мы — друзья. Хорошие друзья. И мы останемся — друзьями. И, встречаясь снова, мы будем радоваться друг другу, как радуются — друзья… И ты будешь радостно кидаться мне навстречу и расспрашивать, как дела. А я говорю — БУДЕШЬ! А я буду очень подробно рассказывать. Потому что мне всегда будет о чем рассказать. И так же подробно я буду расспрашивать тебя. Потому что отношения у нас с тобой — прекрасные. И общаться со мной как-то по-другому — я тебе не позволю!

Я наконец-то взглянула на него.

— Михалыч, я тебе благодарна… Я просила тебя позволить мне греться рядом с тобой. Ты позволил…

— Я понял. — Взгляд его прояснился, и он безнадежно уставился им в пространство перед собой. — Я понял. Ты сумасшедшая…

Я смотрела на него с нескрываемой скукой. Что и требовалось доказать. Вот и все его понимание. Вот и весь его спектр цветов. Он различает только оттенки коричневого. Его уровень понимания — уровень канализации… «…а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной…»

— Ни хрена ты не понял… — Какая тоска — объясняться с таким человеком… — Я — единственная нормальная.

— Вот-вот. Что я и говорил… Не-е… — как-то сразу обессилев, протянул он. — Все, на фиг, хватит… Ни с одной ЖЕНЩИНОЙ я больше не свяжусь… НЕ ЖЕНЩИНЕ — ей заплатил, и точно знаешь, что в назначенный час она уйдет…

Меня передернуло от отвращения. О господи… Какая гадость!

— Я такая ужасная? — проговорила холодно.

— Хуже… Ты оказалась хорошей… — Для него это было невыносимо. Потом он еще долго ходил какой-то дерганый и нервный. И на мою вздернутую бровь только в сердцах отмахнулся.

— Да я не на тебя злюсь. Я на себя злюсь…

…Нет, в рамки его «понятий» меня никто никогда не загонит. Это надо придумать: «…ей заплатил… она уйдет…» Твою ма-ать… Ты что, думаешь, ты какая-то особенная куча добра? И можешь всех вокруг тоже вот этим вот замазать? Извини, друг: ко мне не липнет. Все свое — забирай-ка назад.

Во где действительно прокрустово ложе… Эта изысканная манера интеллигентного, культурного, образованного человека низводить общение с людьми до своего уровня понимания. До уровня канализации. Низводить до себя… Я не могла уйти, напоследок всю эту конструкцию не разломав. Я существую в других рамках…