Важно было установить контакт, достичь хотя бы минимального доверия. Игорь бегло рассказал Дженни о своей биографии. Только то, что касалось профессиональных навыков: юность в северных лесах и занятия охотой, мафиозные войны в девяностых, служба в армейском спецназе в Израиле.

Она впечатлилась.

– Ты был лесной волчонок, потом русский бандит, потом еврейский солдат, а теперь ты сам по себе, – подытожила девушка. – Неплохо!

Только после второго бокала джина она стала рассказывать о себе – оказалось и вправду очень интересно.

Дженни родилась на Минданао, одном из семи с половиной тысяч Филиппинских островов. Конкретно этот имел дурную славу из-за мусульманских сепаратистов, мечтающих отколоться от вечно сотрясаемой невзгодами Филиппинской республики.

– Но наша деревня никакого отношения к бородачам не имеет, в нашем уголке острова все добрые католики. – Дженни показала большой черный крест, выбитый на плече. – Это ж Филиппины, остров хоть и один, но мы на разных его сторонах. Меж нами и ими полсотни километров джунглей, дороги, считай, что нет. К нам вообще в основном по морю попадали. Как две отдельные страны мы с ними, даже языки разные…

Она взглянула на Игоря, словно прикидывая – стоит откровенничать или нет. Он внимательно смотрел ей в глаза.

– Но когда мне было шестнадцать, – продолжила Дженни, – мусульмане там чересчур расшалились, кажется, разгромили в городе какое-то важное учреждение. В общем, разозлили правительство в Маниле. Оно прислало большой вооруженный отряд, который грохнул несколько их баз в отдаленных деревнях на той стороне леса. Мы на нашем конце только дым далеко за кронами видели. Но вот для моей семьи дымом дело не кончилось… Наша хижина была крайняя со стороны джунглей. Однажды ночью из них и вышло четверо недобитых бородачей – боевики, что успели скрыться в лес от солдат. Неделю, наверно, шли через джунгли, не меньше. Вот и вышли, кто по дороге не помер… Я проснулась ночью от скрежета и звона – это они выбили окно и лезли внутрь. Отец бросился, что-то кричал, потом захрипел… А мать ко мне подбежала, шепчет на ухо: «Давай в окно – и беги, беги!» Было в моем углу окошко, только мелкий подросток и пролезет. Ну я вылезла, а куда бежать? До соседних домов далеко, ночь, как назло, ясная, лунная – увидят и догонят. Ну я тогда уже умная была: залезла на крышу, легла плашмя на тот скат, что луной не освещен, темный. Так и лежала несколько часов…

Она прервала рассказ и осушила свой стакан до дна, блеснула на Игоря шальными черными глазами. Он сходил к бару за новой порцией, впечатленный услышанным.

– Спасибо, – улыбнулась Дженни, когда он подал ей новый стакан. Первый двойной джин, кажется, совсем на ней не сказался. – О чем там мы?.. А, ну да: лежу я на крыше… Как отца добивали, слышала. Как брата резали, слышала. Как мать с криком на них бросилась – тоже. Ее-то они, ясно, изнасиловать хотели, так она прежде, чем доберутся, с ножом на самого молодого бросилась, тот ее по неопытности и прибил. А я все лежу, комары грызут, крыша жестяная, холодная. Но не шевелюсь. Знаю, что со мной будет, если заметят… Как дом наш весь, все добро нехитрое, грабят, слушаю. Как потом о чем-то ругаются, слушаю. Голоса уже пьяные, до самогона отцовского добрались. За эти несколько часов и подохло во мне все, что было мягкого да светлого, или как там про это говорят… А я все лежу, не даю себе встать ни за что. Хотя… Иногда сейчас уже думаю, может, и стоило бы встать? Пусть бы поймали и растерзали, всё лучше, чем жить дальше со всем этим дерьмом…

Она вдруг тихо, хрипло рассмеялась. Посмотрела на Игоря. Тот ничего не ответил, просто внимательно смотрел на нее, ожидая продолжения рассказа.

– К утру вроде затихли, – снова заговорила Дженни, – неужто спят? Уже и рассвет близко. Я зубы сжала, чтоб от ужаса не трясло, кое-как сползла и побежала в деревню. Снаружи вся холодная от лежания на жести, а внутри огненный ад с чертями. К полицейскому посту не пошла, у нас на деревню было два копа, и с тех толку никакого. Зато был у нас паренек Фернандо, отчаянный, весь в наколках. В Давао, ближайшем большом городе, в знаменитой банде бойцом состоял. Но поймал пулю в какой-то разборке и подлечиться на родину к мамке приехал. Я его растолкала, рассказала все. На что был пацан лихой, а у самого щетина на башке дыбом. Я ему: дай мне пистолет, если струсил, я их сама перестреляю. Не, говорит, их сколько, четверо? Пистолетом еще попади, да они отбиваться станут, сами, небось, при стволах. Сейчас мы кое-что получше сделаем. Приготовил четыре коктейля Молотова, это ж, кстати, ваши, русские изобрели, не? Молодцы. Фернандо поднял еще одного кореша своего, но я ни в какую: «С вами пойду, за родителей». Ладно, сказали, и для тебя работа найдется. С двух сторон дома встали, «молотовы» зажгли. «Давай», – махнул мне Фернандо. Я подбегаю к двери, доской подпираю, чтоб не вышли. Парни раз, в каждое окно по коктейлю кидают и один на крышу. Ну тут началось… Как горячо внутри стало, бородатые в дверь – а не открыть. Так они в окно большое полезли, через которое ночью забрались. Но там уже Фернандо стоял, со стволом. Кого пристрелили, кого сожгли, ни один ублюдок не ушел. – Дженни довольно потерла руки.

Игорь не стал комментировать ее историю. Что тут скажешь? Дурацкие соболезнования у серьезных людей не к месту. Возмущаться и ужасаться – тем более, при их-то профессии. Хвалить? Да сдалась ей его похвала.

Он поднял стакан и молча выпил до дна. Дженни хищно улыбнулась и сделала то же.

– Копы наши деревенские всех отмазали, – продолжила девушка, когда Игорь принес еще, – с этим проблем не было. Но из деревни через полгода все равно пришлось валить, народ меня бояться стал. Спрашивают в школе: «Что хочешь делать, когда вырастешь?» Я честно говорю: «Людей убивать…» С Фернандо в Давао уехала, жила с ним там год, да в криминал глубоко залезать не хотелось. Женщинам там пути нет, кроме как к боссу в марухи. А тут наши болваны в правительстве вслед за американцами в феминизм ударились. В том числе и в армии: стали женщин активно набирать, даже в десантуру. Ну я и пошла…

Она вдруг расхохоталась:

– Солдат Дженни, твою мать! Поначалу чуть не сдохла, так тяжело было.