из огромной, но переполненной московской квартиры), с особым жаром взялись опекать Орешкиных, внезапно оставшихся без друзей в Ганче, особенно Свету. В их действиях чувствовалась некоторая, вполне, впрочем, извинительная, корысть: дело было не только в том, что Орешкины стали естественными союзниками в борьбе, еще вчера казавшейся почти проигранной. Но и в том, что это была рабочая сила, с некоторой уже квалификацией, но не определившаяся еще окончательно, как могло показаться, в своих обсерваторских интересах и тем самым пригодная для вербовки в круг учеников и последователей.

Винонен и Каракозов представляли чисто сейсмологическое теоретическое направление, их интересовали вопросы взаимодействия сейсмических волн и геологической среды, в их группе с жаром обсуждались тонкие различия между сейсмограммами, сконструированные на бумаге модели земной коры как проводника этих волн. Это было обширное поле, пригодное для выращивания обильного урожая статей, монографий и диссертаций, для гордого, но не всегда законного осознания скромной отраслью геофизики своей связи с большой физикой. Здесь обсуждались почти профессионально новости оттуда, из физики твердого тела, оптики и акустики, подхватывались и порой заимствовались модные веяния и формулы. Иногда это было любопытно. Но Вадим довольно скоро почувствовал этот ветерок научного провинциализма. Наука, не имеющая собственного маяка впереди, наука, идущая вслед — пусть и за достойным лидером, была не по его характеру. Впрочем, многое зависит и от таланта… Были среди учеников и аспирантов Каракозовых некоторые, блеснувшие оригинальностью в своих построениях, — например, тот самый синеокий ночной певец, акселерат и заика Гена Воскобойников, с которым до обособления в лютиковской группе сидела вначале в одной комнате Света и который скромно, незаметно ввел ее (а через нее фактически и Вадима) в курс всех работ обсерватории, чего Вадим добивался, но так и не смог добиться от своих вчерашних друзей и начальников. Но такие норовили побыстрей оторваться от вскормившей их груди и уйти своим путем, что порождало вечный дефицит обученных кадров в группе Винонен — Каракозова. Но может быть, и была в этом несознаваемая, но главная, почетная, по сути, роль этого подразделения обсерватории — как школы, кузницы, так сказать, кадров… Для главного же, для геопрогноза это направление, как быстро убедился Вадим, группа Каракозова и Винонен не давала напрямую практически ничего.

Это было их уязвимое место, в этом их время от времени и обвиняли Саркисов и Чесноков. Другое дело, насколько им, Саркисову и Чеснокову, нужен был на самом деле громкий результат, исходящий от людей, сохранивших самостоятельность и обособленность, по сути врагов. Вадим давно заметил что-то вроде желчного удовлетворения, с каким говорили, посмеиваясь, о «прогнозном нуле» группы Каракозова и Винонен Эдик и Женя. Рядом с этим нулем, что бы ни делалось «этой шайкой», пусть и немногое, — сразу оказывалось чем-то весомым. Даже программа машинного счета данных, все достоинство которой состояло в том, что она была упрощенной и позволяла проводить массив данных через примитивную ЭВМ, имевшуюся в Ганче. Достоинства этого счета были под стать машине, капризной и неспособной на что-то серьезное, — любимой реакцией машины на самое безобидное обращение к ее услугам, в этом Вадим неоднократно сам убедился, был быстрый и панический ответ: «Нет памяти», что не мешало ей при повторном вводе программы иногда выдавать результат, пользоваться которым, однако, следовало с большой осмотрительностью.

Тем не менее эта программа была единственной новой работой обсерватории по прогнозу за последний год, если не считать таинственного результата по механизмам, полученного, как утверждал сейчас Саркисов, Эдиком и Женей, и который был один к одному осенним еще результатом Вадима и Светы. Это клятвенно подтвердил Феликс которому все же что-то показали. Насчет возможности использования упрощенной лютиковской программы возникли сомнения уже и у Саркисова. Ею можно было колоть глаза Каракозову или Дьяконову, но больше она ни на что не годилась. Ганчская ЭВМ уже морально устарела, да и является ли сам факт плохой кибернетической оснащенности фактом, которым можно козырять? Деньги, сэкономленные на машинном счете, впечатляют на совещаниях хозяйственников, а не на научных симпозиумах. Так что в активе оставался «сейсмотектонический образ» — выдумка Орешкина, показавшаяся ему самому вначале некоей временной конструкцией, плодом общегеологического, почти гуманитарного подхода новичка, а сейчас, в устах Саркисова и Чеснокова, вдруг приобретшая права чуть ли не нового слова в науке, только сказанного не Орешкиным, а то ли Женей, то ли Эдиком — это даже и неважно, важно, что за ними вдохновляющая и организующая роль Саркисова…

Конечно же в этот дымный апрельский вечер в предгорьях Заилийского Алатау над блюдом печеной картошки и казаном баранины, приготовленной двумя парторгами, очень быстро зашла речь о делах — и в том числе о прогнозных амбициях шефа и прогнозных возможностях обсерватории.

— Сажать всех на прогноз — просто глупо, — кипятился Каракозов. Его привычка шепелявить и шумно втягивать в себя воздух во время разговора — льш-ш-ш — за столом особенно привлекала внимание, производя ошибочное впечатление какой-то особой неряшливости и жадности к еде. — Это же прикладная задача, которая может быть только побочным выходом из основательных, фундаментальных исследований — льш-ш-ш. — Открой новые свойства и законы — откроешь — льш-ш-ш — и новые причинные связи.

— За прогноз деньги платят, а мы на хозрасчете! — подняв вверх палец, веско ответствовал Шестопал. — Советую не забывать этого.

— Ну и что? — Это уже Марина Винонен вступила. — А кто вам эти хоздоговорные отчеты на 90 процентов делает? Мы! Сидим — и за месяц приспосабливаем к конкретным задачам то, что наработали теоретически за год.

— Ты имеешь в виду эти хоздоговорные работы? — поднял бровь Сева. — Но, Марина, ты же отлично знаешь, что это подмена понятий. Речь идет о настоящем текущем прогнозе, о предсказании — землетрясений, селей, оползней, что там еще… А эти статистические выкладки, из которых, будем честными, ничего не извлечешь, кроме того, что строить надо как можно прочнее, — это другое. Пока другое. Согласись, что иначе можно вопрос поставить: не тотальные взгляды и нечто, очередные «к вопросу о», из которых кто-то еще должен вылавливать пользу для задачи прогноза, а, наоборот, целевые прогнозные исследования, поиск конкретных связей и предвестников, попутно с коррекцией и поправками теории. Я, если хочешь, могу напомнить тебе случаи, когда вы дискутировали что-то там, и обсуждали, и диссертации пекли, а в это время эмпирически обнаруживался какой-нибудь предвестник или свойство этого предвестника, которые не лезли ни в какие ваши построения никаким боком. И пока вы собирались с мыслями, те же эмпирики выдвигали свое теоретическое обоснование в качестве рабочей гипотезы, которую всем приходилось со временем принимать, хотя она и казалась поначалу дикой, — ведь никакой альтернативы у теоретиков не было. Хотя… с