После завтрака папик повез меня в дорогойбутик.

– Выбери себе что-нибудьдостойное, – улыбнулся он и жадно поцеловал меня в губы, чем привел вявное замешательство продавщиц, скучавших в огромном зале, набитом шикарнымивещами. Нам было плевать. Возраст не является помехой для истинных чувств.Сейчас каждая вторая пара имеет разницу в двадцать лет, а то и больше.

После магазина мы поехали на Ваганьковскоекладбище. Постепенно я стала привыкать к тому, что за нами неотступно следовалидо зубов вооруженные мордовороты. Они сопровождали нас повсюду, готовые в любуюминуту броситься на защиту своего шефа. Я перестала обращать на них внимание,вот и все.

На кладбище было тихо и красиво. Выпавшийночью снег накрыл могилы белым одеялом. Неяркое зимнее солнце освещалопамятники. К небольшому холмику, усыпанному цветами, вела расчищенная тропинка.С большой фотографии нам улыбалась Таня. Папик тяжело вздохнул, вытер слезы иположил огромный букет ярко-красных роз.

Не знаю, есть ли жизнь после смерти, но мнепочему-то показалось, что Танька видит и слышит нас. Интересно, как бы онаотреагировала на наши с папиком отношения? Наверное, порадовалась бы. Во всякомслучае, я бы много отдала, чтобы получить одобрение подруги...

Папик несколько раз перекрестился. Я не сталаспрашивать его о том, действительно ли он верит в бога. Сейчас многие молятся,крестятся, посещают церковь. Я знаю массу людей, которые ходят в церковь толькопотому, что это модно. Но папик не из тех. Он никогда не был дешевым фраером ипижоном, а ведь Вадим, убивший Таньку, носил на шее массивный крест, посещалхрам и держал в кармане пиджака небольшую икону. Я не люблю ходить в церковь.Мне противно смотреть на злобных бабок, целующих иконы и тушащих грязнымипальцами свечи. Терпеть не могу, когда прямо в храме подходят нищие и нагловыпрашивают деньги, дыша в лицо устоявшимся перегаром. Мне всегда хотелось датьв рожу тем, кто цеплялся ко мне с просьбой одеться в церковь попроще и повязатьголову платком. Противно смотреть, как батюшка свои речи по бумажке читает. Могбы сделать вид, что наизусть их помнит. Церковь не успокаивает душу, тамневозможно сосредоточиться и подумать о своем.

– Мы ее отпевали, – перебил моимысли папик. – В Богоявленском соборе. Пришлось хорошо заплатить. Самапонимаешь, в наше время без денег ничего не получишь.

– Не люблю церковь, – вздохнулая. – Да и Танька, наверное, при жизни ее не очень жаловала. Терпеть немогу этих грязных бабок, распоряжающихся в храме так, словно они у себя дома.Диктуют свои правила, не считаясь с тем, что нормальный человек приходит вцерковь покаяться, подумать о своем. Господу все равно, в чем ты одет и все ликаноны соблюдаешь. Глупо молиться чужими словами, не вкладывая своего.

– Да, Дашенька, ты права. Я тоже непонимаю, почему кто-то должен стоять между людьми и богом. Попы берут деньги зато, что должны делать бесплатно.

– И кладут эти деньги явно не в церковнуюказну, – вздохнула я.

– Спи спокойно, моя девочка, –прошептал папик, наклонился и поцеловал Танькину фотографию.

Я вытерла слезы и проделала то же самое. Надуше было гадко и муторно. Мы вот сейчас уйдем, а Танька останется одна. За чтоей такое наказание?!

– Уходить с кладбища намного тяжелее, чемна него приходить, – сказал папик. – Может, охрану поставить? Пустьстоит, чтобы ей веселее было.

– Она умерла. – По моим щекампотекли слезы. – Гриша, она умерла. Понимаешь, ее больше нет. Мертвым ненужна охрана. От кого ее охранять? Я долго не могла поверить, что умер мойотец. Его закололи пикой. Наверное, ему было больно... Я постоянно ревела, потомучто это был единственный человек, который меня любил. Каждый день я приходилана кладбище и часами сидела на могиле, а потом поняла, что так нельзя. Отцу быне понравилось мое настроение. Человек не умирает, пока о нем помнят близкие,он живет в их памяти...

– Мне больно оттого, что я не могу бытьрядом с ней...

– Она не одна. Она с матерью. О нейпозаботятся, не беспокойся! – Я взяла папика под руку, и мы пошли квыходу.

После кладбища папик повез меня вавтомобильный салон и купил мне «Линкольн». По-детски завизжав, я чмокнулапапика в щеку и стала носиться вокруг машины как ненормальная. Папик от душипосмеялся, дал мне ключи от нашей квартиры и уехал по срочным делам. Выехав изсалона на собственном автомобиле, я поехала кататься по горячо любимой Москве.

На следующий день я заехала на Птичий рынок икупила себе щенка ротвейлера. Это так, чтобы не скучать. Решив порадоватьпапика, я позвонила ему прямо из машины и попыталась узнать, где его можноразыскать. Папик сказал, что он находится за городом, и продиктовал адрес.Выжав из «Линкольна» все возможное, я помчалась в сторону Загорска.

Подъехав к небольшому одноэтажному дому, яувидела Женьку. Встретив меня, он сказал:

– Пахан уехал по срочным делам. Сказал,что вернется через пару часов. Велел тебя встретить и напоить горячим кофе.

– А я ему щенка купила. Надо сделатьпесику прививки. А что, у пахана случилось что-нибудь серьезное? – Вприсутствии Женьки я не решилась называть папика Гришей.

– Да нет, обычные дела.

– Ему кто-то угрожает?

– Даша, у нас жизнь такая, что нам всегдакто-то угрожает. Мы уже к этому привыкли. Погибнуть может любой из нас. Пацанысмерти не боятся.

– Вы уж старайтесь, берегите пахана. Онмне живым нужен, – постаралась улыбнуться я, но улыбка получилась какой-тонеестественной.

Мы прошли с Женькой в дом. Он налил мне кофе,сел рядом и положил на стол пистолет.

– Ты, наверное, даже спишь с пистолетом?

– Я без него как без рук.

Я пустила щенка на пол. Женька достал изхолодильника пакет молока и налил полную миску.

– Собака, пей, – засмеялсяон. – А у него имя есть?

– Я еще не придумала.

– Это кобель?

– Мальчик. Мы с паханом вместе ему имяпридумаем.

– Даш, ты есть хочешь?

– Нет.

– Ты не против, если я себе яичницуподжарю – голодный как черт!

– Жарь, конечно!

Попивая кофе, я задумалась о том, какаянелегкая занесла папика в этот дом? Обычный дом, никаких наворотов... В такомживут рядовые колхозники, но никак не крутые. Совсем не во вкусе пахана!

– Жень, а кто здесь живет?