нее измученный взгляд. Возражать, убеждать, да даже просто говорить сейчас совсем не хочется, но все же отвечаю:

— Конечно, ты должна остаться. Куда ты собралась? Что за глупости?

— Я не могу там теперь оставаться, — упрямится Юлька.

— Можешь.

— Он же тебя обидел.

— Да ничего он меня не обидел, — со стоном произношу я и закрываю лицо ладонями.

— Лен, ну не плачь… ну ты чего?

Не убирая рук, качаю головой, мол, не плачу я. Но Юлька продолжает гладить меня по плечу и приговаривать:

— Антон любит тебя. Он так назло сказал.

— Да перестань, пожалуйста.

— Серьезно! Знаешь как он бесился, когда этот чувак ему про тебя напел? Аж тарелкой в стену запульнул. С едой, между прочим. А потом полдня лежал как умирающий лебедь. Я замаялась отчищать комнату, всё в жире было… Ругалась на него… — усмехается Юлька. — Он сначала огрызался. Тоже нахамил мне, гад… Вообще такое сказанул, что я его чуть не прибила. А потом извинялся. Мы помирились, ну и нормально общаемся… Но тебе он сейчас спецом так сказал, а на самом деле…

— А на самом деле ему нравишься ты, — прерываю ее я. — Юль, ему просто обидно. Это… не знаю… уязвленная гордость, наверное. И я его понимаю. Мы с ним давно как чужие… А сейчас мне уже кажется, что мы никогда и не были по-настоящему с ним близки. Вот как с Германом. И знаешь, это, наверное, звучит чудовищно, но я даже рада, что так получилось. И рада, что Вера Алексеевна теперь всё знает. Я замучилась это скрывать. Каждый раз слышать от нее, какая я хорошая, и при этом знать… это пытка.

— Рада? — хмыкнув, Юлька поворачивается ко мне. — А по тебе и не скажешь. У тебя видок такой, будто тебя КамАЗ переехал.

— Мне просто стыдно. Ужасно стыдно. Ну, из-за того, что она узнала про Германа…

— Так у вас ведь ничего не было! — искренне удивляется Юлька. — За что стыдиться-то?

Я качаю головой, но спорить сил нет.

— Я, кстати, хотела тебя предупредить, но мой телефон уже давно сдох и зарядки с собой нет. Да и лучше его не включать, сказали. Я попросила телефон у Антохи. А он, как догадался, говорит такой: звони, но только при мне. Ну а потом как-то из головы вылетело… Да и он вроде успокоился. Даже не вспоминал об этом больше. Мы с ним вчера вообще…

Она осекается, будто чуть не сказала лишнего.

— Юль, если тебе не в тягость, побудь еще там, с ними, — прошу ее я. — Ну, пока всё не утрясется. Ему нельзя сейчас одному… Да и тебе возвращаться пока опасно… А Антон с тобой вон как ожил. Я его таким радостным и не помню уже.

Юлька не успевает ответить — мне звонит Олеся Владимировна.

— Лена! — мне кажется, голос ее звучит чересчур возбужденно. — Лена… я только что разговаривала с редактором…

— И что? Интервью не будет?

— Будет, только… — она замолкает. И я вдруг понимаю: что-то произошло. Что-то нехорошее.

— Что случилось? — спрашиваю я, а внутри скачками растет тревога.

— Лена, мы опоздали…

45. Лена

Юлька напряженно прислушивается к нашему разговору с Олесей Владимировной.

— Ну что? Что она сказала? — спрашивает обеспокоенно, когда я убираю телефон.

Наверное, у меня все написано на лице, потому что Юлька, лишь взглянув, говорит с горьким смешком:

— Что, всё пропало? Мы все умрем?

— Юль… — начинаю я и не знаю, как подобрать слова, чтобы не обухом по голове.

— Постой угадаю. Журналистку подкупили, и она давать статью не будет?

— Не в этом дело, — качаю я головой. — Всё еще хуже.

У Юльки ползут кверху брови.

— Э-э… в смысле — еще хуже?

— Олеся Владимировна сказала, что статья уже вышла. Еще вчера вечером, оказывается. Я просто не смотрела… не видела. Не до того было… В общем, там написано, что ты сама… — я запинаюсь. — Что ты решила навариться на Леонтьевых. Сама его… ну, затащила в постель, а потом потребовала с него деньги. Короче, стала шантажировать, угрожать… Что это подстава и, скорее всего, заказ. Ну, специально перед выборами…

Юлька смотрит на меня, буквально окаменев. И от потрясения первые несколько секунд не может даже слова вымолвить. Затем вскакивает с криком:

— Это же вранье! Сплошное вранье! Ничего подобного… Что это вообще такое?!

— Юль, да я знаю. Мне можешь не говорить. Олеся Владимировна сказала, что они специально так все представили. Подсуетились первыми, чтобы тебе никто теперь не поверил.

— Покажи мне это, — садится она рядом. — Открой статью. Хочу видеть!

Я достаю телефон, открываю местный новостной сайт и правда — в топе кричащий заголовок: «Губернатора шантажируют накануне выборов. Что это — происки конкурентов или неудачное стечение обстоятельств?»

Юлька выхватывает телефон. Быстро скользит глазами по тексту, время от времени восклицая: Суки! Сволочи! Твари!

— Ты только послушай, что говорит этот ублюдочный Славик! Мы были с ней знакомы около двух месяцев, — зачитывает вслух Юлька. — Она работала официанткой в одном из ресторанов города. Там мы, собственно, и познакомились. Юля мне сразу понравилась, она — яркая, красивая. Но отношения у нас складывались романтические. Я ухаживал за ней, мы встречались. А накануне она пригласила меня на свой день рождения. Мы праздновали. Тогда же всё и случилось. Но всё было совершенно добровольно. Скорее, даже инициатива исходила от нее. Юля живет в общежитии. В комнате с другими девушками. Я не хотел, потому что могли ведь войти… Но Юля сказала, что не стоит беспокоиться, что она попросила их уйти куда-нибудь на ночь. К слову, это действительно так, позже многие это подтвердили.

Юлька опять прерывается и возмущенно выкрикивает:

— Никого я не просила! С чего вообще он это взял? И кто этот бред мог подтвердить? Он всё врет, понимаешь?

— Конечно, понимаю.

— Ладно, читаю дальше. Сами посудите, зачем ей было это делать, если бы она не собиралась, скажем так, вступить в связь? Поэтому повторю, всё, что случилось у нас, было целиком и полностью добровольно. Точнее — с ее подачи. А уже позже она выдвинула свои требования. Запросила крупную сумму денег. Очень крупную. И прямым текстом заявила, что если я не заплачу, то она подаст заявление об изнасиловании. Я, естественно, платить не стал. Потому что не было никакого изнасилования. Это вообще для меня стало шоком. Я к такому оказался просто не готов. Да и нет у меня таких денег. Мой отец, конечно, помогает материально, но в очень разумных пределах, только на самое необходимое, чтобы, по