чукчи – это такие железные люди, что через них ни живой, ни мертвый не прошмыгнет, будь он хоть трижды американец. Да и чего, спрашивается, американцу тут шмыгать, если у него на том берегу точно такие же чукчи, только называются по-другому – эскимосы. Нет, тут явно скрывалось что-то другое, странное, и это странное непременно нужно было разъяснить.

По счастью, чужак пока не выходил на открытое место, а шел все время под сенью лиственниц. Благодаря этому Медвецкий мог следить за ним, сам оставаясь незамеченным. Вопрос только, как долго и как далеко намерен двигаться таким образом пришелец. Охотник успел разглядеть чужака как следует – тот был уже явно немолод, но дряхлости в нем не было. Медвецкий окрестил его про себя «пенсионером» – за некую бодрую суетливость.

Довольно скоро стало ясно, что пенсионер направляется в сторону прииска «Лучезарный» – точнее сказать, туда, где прииск этот когда-то располагался. Теперь это была пустая заболоченная местность со сгнившим деревянным огрызком, оставшимся от вышки часового и несколькими полуразрушенными кирпичными домами – бараками и административными зданиями. Выходит, Глеб Захарович ошибся и перед ним был все-таки безумный охотник за золотом?

Добравшись до прииска, городской двинул прямо по территории зоны, благо колючую проволоку, которой когда-то была она окружена, давно уже срезали для своих нужд местные жители. Медвецкий последовал за чужаком, стараясь, впрочем, идти на некотором отдалении и так, чтобы тот не обнаружил его раньше времени. Этому сначала помогали неровности рельефа, а потом и полуразрушенные здания бывшего прииска.

Чужак, а за ним и охотник миновали руины неопознаваемых бараков, прошли мимо изолятора. Тут Медвецкому показалось, что за ним тоже кто-то следит. Он быстро оглядел окрестности, но все было тихо, и он успокоился – почудилось.

Пенсионер между тем уже ушел вперед, дальше. На миг он задержался возле бывшей санчасти: вытащив из кармана листок, кажется, сверялся с нарисованной на нем картой. Двинулся дальше, оставил позади столовую, мастерские, библиотеку и наконец остановился около полуразрушенной кирпичной бани. Некоторое время в сомнениях топтался возле полуоткрытой двери, потом решительно шагнул внутрь. Дверь, по счастью, за собой не прикрыл. Спустя минуту снедаемый любопытством Медвецкий осторожно заглянул внутрь.

Судя по всему, в этом конце здания располагалась не сама баня, а какое-то подсобное помещение, скорее всего дезинфекционная камера, в просторечии называемая вошебойкой. Здесь когда-то прожаривали одежду зэков, чтобы избавить ее от насекомых. Сейчас вошебойка была пуста, только облупившиеся кирпичные стены сиротливо глядели на незваного гостя.

Одна из стен имела большой выступ, как будто тут начинали строить печку, а потом передумали. Над этим выступом сейчас трудился чужой. Он вытащил из рюкзака небольшой ломик и аккуратно выламывал из кладки один кирпич за другим, кладя их рядом с собой на полу. Внезапно он остановился и несколько секунд стоял молча, словно остолбенев.

Сгорая от любопытства, Глеб Захарович вытягивал шею, пытаясь понять, что там такое увидел незваный гость. Неожиданно для себя он вдруг ощутил необычное трепетание в груди. Шестое чувство подсказывало ему, что пенсионер не дрянь какую-нибудь отыскал, а что-то очень и очень ценное.

Наконец чужак снова зашевелился и, опустив руки, с усилием вытянул из кирпичной пустоты оцинкованный бидон. Бидон был закрыт сверху крышкой и запаян, чтобы не открылся случайно. Чужак опустил свою находку на пол и с некоторым трудом разогнулся – видно, его мучил ревматизм, а может, просто бидон был гораздо тяжелее, чем казался на первый взгляд.

Медвецкий почувствовал, как в висках у него пульсирует кровь. Пенсионер, ловко орудуя все тем же маленьким ломиком, который принес с собой, вставил его острым концом в щель между крышкой и бидоном и надавил. Раздался неприятный скрипучий звук, и часть крышки отогнулась. Медвецкий увидел, как глаза копателя просияли золотым светом.

«Что теперь станет делать? – лихорадочно думал Медвецкий. – Не потащится же с бидоном в руках? Тяжело, да и приметно слишком».

Оказалось, однако, что чужак все предусмотрел. Он взял рюкзак, брошенный им на пол, поставил его стоймя, с натугой приподнял бидон, и оттуда в рюкзак посыпались разнокалиберные тускло-желтые зерна. Они сыпались с легким шелестом, и Глеб Захарович чувствовал, как с таким же золотым шелестом струится кровь по его жилам.

Конечно, когда Медвецкий рассуждал о том, что нет в мире ничего прекраснее собирательства и охоты, он откровенно кривил душой. Жизнь на природе была делом муторным, иногда опасным, сил требовала много, а отдачу давала гораздо меньшую, чем ему бы хотелось. Стоит ли говорить, что много лет назад, еще молодым человеком, он и сам пытался мыть тут золото. Намыл ровным счетом на фигу с маслом, едва не заработал ревматизм и плюнул тогда на все это предприятие. Однако, если бы его сейчас спросили: «Глеб Захарович, а хочешь пуд золота?» – он, конечно, кочевряжиться бы не стал – плюнул бы и на охоту, и на собирательство, взял бы золото и отвалил в культурные теплые края, которые в кино показывают. Вот только никто и никогда ему такого не предлагал. В реальности даже за кусок хлеба требовалось ощутимо побегать по лесу, не говоря уже о вещах более серьезных.

А тут как будто судьба сама предлагала: возьми, Глеб Захарович, не побрезгуй. И работать не нужно, всего и требуется, что руку протянуть.

Неожиданно для себя Медвецкий обнаружил, что ствол его карабина направлен в спину чужаку, который продолжал ссыпать золото из бидона в рюкзак. Он вздрогнул и словно бы собственный свой голос услышал: как тебя понимать, Глеб Захарович? Ты что же это, душегубцем заделаться решил?

Нет, конечно, не собирался Медвецкий становиться душегубцем, и в страшном сне не могла ему в голову такая мысль прийти. И стрелять он ни в кого не собирался. Вот только руки его почему-то сами по себе подняли карабин и направили его прямо в спину пенсионеру, который так увлеченно пересыпал золото из бидона в рюкзак, что, похоже, не только не слышал, но и не видел ничего вокруг.

«Пусть до конца ссыплет, – решил Медвецкий. – Пусть ссыплет, а потом уже и поговорим…»

И, облизнув губы, бесшумно снял карабин с предохранителя.

* * *

В магаданском аэропорту имени Владимира Высоцкого московских гостей встречал самолет-памятник Ан-12. К сожалению, самолет был не на ходу, так что добраться на нем куда бы то ни было не представлялось возможным. Пришлось отдаться на волю колесного транспорта.

Однако местные бомбилы, хищно ожидавшие клиентов у аэропорта, встретили Волина с Варламовым неожиданно прохладно и везти к поселку, стоявшему рядом с бывшим прииском «Лучезарный» отказывались наотрез. При этом нежелания своего водилы никак не объясняли, просто нет – и точка. Общественный транспорт в ту сторону тоже