а этот специальный порох — он горячий? — как-то непонятно для меня поинтересовался Бенкендорф.

— Что значит «горячий»? Когда сгорает, то да. А насколько горячий… Вот в этом конкретно пистолете ствол нагревается так, что можно об него обжечься, примерно после пяти-шести выстрелов подряд. Собственно, поэтому ствол сверху кожухом таким и прикрыт. А почему вас это заинтересовало?

— Да так, мысль какая-то в голову пришла. Впрочем, мысль была глупая. Но вернувшись к тому, зачем я вас пригласил: а нельзя ли было с пьянством бороться, людей не калеча?

— Шинкарей, а не людей. Их, по-хорошему, вообще повесть мало было бы, ведь они людей убивают.

— Спаивают, но спиваются-то не все.

— Нет, именно убивают. Они в свою самогонку добавляют селитру — чтобы она казалась крепче, чем на самом деле, так что если кто выпьет с десяток рюмок этого пойла, то через полгода умрет в страшных мучениях. Так что мы калечили, как вы говорите, именно убийц.

— То есть вы выбирали тех, кто в вино селитру добавлял? — глаза Бенкендорфа сузились от гнева.

— Конечно.

— То есть вы сначала проверяли, чем они торгуют… Но мне попали жалобы на вас, где говорилось, что вы всех подряд…

— Александр Христофорович, мы — проверяли. И нашли, что селитру они добавляют все. Вообще все. Но раз уж вам мои подходы не нравятся… Давайте сделаем так: жандармерия проверит пойло во всех шинках Царства Польского и в западных губерниях — и я подскажу, как это сделать особого их внимания не привлекая, а затем всех тех, кто людей травит, арестует и… и отдаст мне в каторжные работы. Знаете ли, мне как раз людей не хватает дороги железные в Сибири строить.

— Думаете, что пара тысяч шинкарей вам сильно помогут?

— За каждым шинкарем стоит с десяток-другой самогонщиков, они же не сами это пойло готовят. И польские паны, которые этих шинкарей на работу эту поставили, тоже причастны. Возьмите шинкарей, допросите, вызнайте всех их поставщиков — и тут уже я подскочу с кандалами. Их ведь наделать тоже время какое-то потребуется…

— Не любите вы жидов и пшеков, как я погляжу.

— Так они не барышни младые, чего мне их любить-то? Но я людей по национальностям не различаю, я всех одинаково ненавижу. Но лишь тех, кто ради мелочной выгоды других людей уродует и убивает…

— Смелое заявление, но… Но я, пожалуй, насчет проверки шинков с вами соглашусь. А на какую каторгу отравителей отправлять, мы позже решим. И заканчивайте в людей стрелять, не старайтесь подменить собой Державу. Однако за помощь — спасибо… Ладно, больше вас не задерживаю. Но, мне кажется, что придется нам еще встретиться вскоре, еще до конца лета.

С Бенкендорфом мне пришлось встретиться еще неоднократно, причем не только по вопросам борьбы с пьянством. А еще раньше, в тридцать седьмом, буквально перед Рождеством, ко мне приехал из Германии прусский паровозостроитель Август Борзиг. Приехал с вопросом:

— Герр Никита, почему вы предлагаете в Берлине строить паровозы иной конструкции, чем их делают в Баварии? Мне кажется, что эти паровозы получатся много дороже, да и изготовить предлагаемые вами котлы крайне трудно.

— Видите ли, дорогой Август, водотрубный котел, который мог бы обеспечить паром машину сил в триста или пятьсот, в паровоз просто не поместится. То есть можно сделать и особо хитрый котел, чтобы в паровоз он поместился, но с работой кочегаром на таком не каждый даже инженер справится. А огнетрубный, хотя и потребляет несколько больше топлива, в состоянии обеспечить и пятьсот сил, и даже тысячу. Не сразу, но по мере развития паровозостроения… Водотрубные котлы хороши на флоте, в пароходе места много. А в паровозе размеры имеют значение. Что же до трудностей изготовления котлов — я могу предложить очень простое решение: вы будете получать котлы от меня, причем по себестоимости…

— И по себестоимости продавать вам паровозы. Я это помню.

— Но вы же получаете от меня колеса втрое дешевле, чем сами сделать можете, и с котлами так же получится. Еще раз уточню: вы сейчас не можете сделать котел, который выдержит десять-двенадцать атмосфер, а я могу такой котел сделать. Ведь по сути вам нужен только сам котел, трубы вы и без меня прекрасно в него поставите.

— Ну да…

— Сейчас баварские паровозы считаются лучшими, но — открою вам секрет — их практически невозможно сделать мощнее, чем в полторы сотни лошадиных сил. А с этим котлом вы уже через год сможете поставлять паровозы по двести, и даже по триста сил. Мне вообще не нужны паровозы слабее, чем в три сотни лошадей, а через пять лет они вообще никому нужны не будут.

— Но у вас уже работают паровозы по триста лошадей…

— Два паровоза, и я, хотя могу сделать еще парочку, делать их не хочу: они очень дорогие получаются. Но гораздо хуже то, что работать на этих паровозах умеют лишь пять бригад, которые мне с огромным трудом удалось обучить за четыре года, и обслуживают паровоз в рейсе сразу шестеро.

— А кто может гарантировать, что на паровозах с огнетрубными котлами будет иначе?

— А с огнетрубными котлами у меня уже шесть паровозов, и они катаются по дороге в Ярославль, причем катаются с бригадами по три человека. А то, что угля им нужно больше… Просто в Ярославль уголь по Волге возить легко и недорого, так что несколько излишнее потребление топлива там не играет никакой роли. Желаете посмотреть машины?

Борзиг паровозы посмотрел, а уже осенью тридцать восьмого два германских паровоза встали на пассажирскую линию Москва-Петербург. К сороковому году их стало уже четырнадцать, а завод в Берлине выпускал по паровозу в неделю — и кому-то, через небольшой пролив от Европы, это почему-то сильно не понравилось…

Ретроспективное лирическое отступление

В котором Герой меняет, наконец, историю всерьез. Но не сам…

Александр Сергеевич страдал. И, развалившись на диване в гостиной, думал о том, что на Рождественской вечеринке точно подавали нехорошее вино. А еще — что, наверное, не стоило мешать шампанское с новомодным британским джином…

Жена его сидела там же, в гостиной, на кресле, и лицо ее не выражало ничего хорошего.

Внезапно дверь в гостиную распахнулась и на пороге появилась высокая молодая женщина:

— Доброе утро, Александр Сергеевич. Вставайте, одевайтесь, поедем ко мне в гости. И побыстрее, первое выступление назначено на полдень первого января, а опаздывать будет просто неприлично.

Какая-то тетка, внезапно появившаяся в доме, да еще этот возмутительный тон — и