раз радовала меня новыми детишками — но то, что очередной младенец в семье будет старше на пару месяцев своей родной тетки или родного дядьки, меня все же несколько смутило. Но больше всего меня выбило из колеи то, что обалдевший от счастья Ванька практически забросил работу по изготовлению нового двигателя для локомотива.

Впрочем, спустя всего три месяца, когда на свет появился и Андрей Никитич, он успокоился и работа возобновилась. Причем не только над двигателем: сам локомотив изготавливался ударными темпами (причем силами уже сразу семи инженеров). Локомотив строился «передовой», в качестве прототипа я взял узкоколейный тепловоз ТУ10, а Ванька для него «изобретал» трехсотсильный дизель. Изобретать его было не столько трудно, сколько мучительно: двухцилиндровую версию мы с ним сделали уже пару лет назад — для трамваев сделали, а вот поставить три одинаковых «V» в ряд было не очень просто. То есть очень непросто: даже коленвал сделать прочный настолько, что он не переламывался после пары часов работы мотора было той еще проблемой — но проблемы потихоньку решались (в том числе и путем поступления нужных металлов из Германии и с новенького рудника в Чухонии). В Финляндии привезенные мною туда мужики яростно копали титан-ванадиевую руду, на которую точили зуб не только отечественные металлурги, но и отечественные химики в лице, главным образом, Светланы Никитичны.

Дочь моя решила химией заняться, а так как в Отечестве нашем высшее образования для женщин было делом практически недоступным, пришлось мне на хитрость пойти. Чернинское педагогическое училище было «слегка расширено», там на базе давно существующей кафедры появился отдельный химический факультет («для подготовки учителей химии»). Алёна, немного повосхищавшись моей мудростью, организовала в училище еще два факультета: ботанический (для подготовки «учителей агрономии») и медицинский (чтобы обучать будущих учителей для фельдшерских училищ). А уже Светлана, приступившая в четырнадцатилетнем возрасте к изучению «прикладной химии» и испытывающая недостаток различного химического оборудования, организовала там и факультет «прикладной механики» — «для подготовки учителей, обучающих крестьянских отроков полезным ремеслам». Вообще-то обычно подобные инициативы четырнадцатилетних девчонок поддержки в широких народных массах разного рода чиновников от образования поддержки не получали, но когда дочь «самого» Никиты Алексеевича выражает желание приобщить мужицких отроков к инженерной науке (для своей сугубо личной пользы), оно как-то само образуется. Тем более что «в своем поместье» я на чиновников особого внимания мог и не обращать.

А Светкины потребности возникли вовсе не на пустом месте: я ей кое-что рассказал про катализатор Циглера-Натта. Очень полезный катализатор в деле унитазостроения: если на него напустить изопрен, то получается резина, из которой делается клапан унитазного бачка. С изопреном проблем у меня не было никаких: сотни тысяч мужиков активно собирали живицу, корчевали еловые, сосновые и лиственничные пни, из этого добывался скипидар — а если этот скипидар прогнать через специальную «изопреновую лампу», то на каждый килограмм скипидара в лампе получается грамм триста изопрена. Вот только без этого катализатора изопрен в каучук превращается крайне неохотно, а вот с ним…

Чтобы добыть четыреххлористый титан, нужна любая титановая руда. Чтобы добыть триэтилалюминий, нужен спирт и алюминий. Или, как мне подсказал Миша Засыпкин, с большой пользой поучившийся химии в Париже, достаточно простого каолина и натрия с водородом, что проще, так как из алюминия у меня была лишь пустая банка из-под медвежьей тушенки, да и та давно уже закончилась. Вот дочь на титано-ванадиевую руду и набросилась (оставляя ванадий металлургам), а в России наблюлся острый дефицит скипидара…

Когда внуку исполнилось полгода, Ванька мотор доделал и запустил серийное производство. Собственно моторов и локомотивов на их базе. Правда у него так и не получилось сделать шестицилиндровый мотор и он удовлетворился восьмицилиндровым, который у него стал уже четырехсотсильным. Но вес в двенадцать центнеров всех удовлетворил, локомотив всё равно вышел весом чуть меньше восемнадцати тонн. Выпуск локомотивов Ванька налаживал на новеньком заводе в Камбарке (по сути, на перестроенном «чугунном» заводе Демидовых, доставшимся мне за копейки четыре года назад), за что дочь на меня постоянно дулась, так как Ванька пропадал на Урале по три месяца в году — но мне свое недовольство не высказывала. Понимала важность момента…

Важность момента не понимал сам Ванька, и он свое недовольство постоянно мне высказывал. Хотя ему вовсе не поездки на Урал не нравились, а то, что «без него новый мотор не сделают или сделают отвратительно». Честно говоря, в этом он точно ошибался, подготовленные им ребятишки не просто старались, но и очень хорошо знали, как правильно стараться надо — так что новый двигатель они первый раз запустили («попробовать») еще до Рождества. А в марте тысяча восемьсот сорок седьмого новенький мотор стал серийно выпускаться на специально выстроенном для этого заводе в Рыбинске.

В новом моторе было уже двенадцать цилиндров, причем каждый был объемом почти в двадцать литров. Зато он мог работать даже на мазуте, а мощность в тысячу двести лошадок в принципе окупала его восемнадцатитонный вес. Нет, Ванька, конечно же, вернувшись из очередной командировки в Камбарку, весь изошел на известную субстанцию, поскольку — по его убеждению — мотор этот должен был весть тонн шесть-семь, а мощность иметь под пару тысяч сил. Однако я ему честно сказал, что доводить мотор до идеального состояния ему никто мешать не будет, а вот лично мне хотя бы такой мотор нужен был еще вчера. А после того, как дочь поинтересовалась, как быстро она может получить от меня очередной химический агрегат, она быстро объяснила мужу, кто в лесу главный…

Ну а я вдруг всерьез занялся судостроением, поскольку новый мотор в любой, даже самый ширококолейный локомотив, попросту не влезал. Судостроитель из меня вообще никакой, но в плане «общей эрудиции» кое-что я про корабли знал. Например то, что лучше их делать из «спокойной стали» — то есть из стали мартеновской, и что они состоят из корпуса с разными трюмами, двигателя и винта, к которому от двигателя протянут вал через дейдвудную трубу. И что трубу эту лучше делать из бакатового дерева — но так как в российских лесах дерево это вообще не растет, то стальную трубу набивали специально подготовленной пластмассой.

С пластмассой все вообще очень просто было: формальдегид, зараза такая, сам в пластик превращался, только успевай его сгребать. А если этот пластик смешать, скажем, с дисульфидом молибдена (а еще со стекловолокном для прочности), то труба получается не сильно хуже, чем из зарубежного дерева — что испанский линкор «Герой» и вся «атлантическая эскадра» уже