Похищенный револьвер все еще был при ней. Она подняла его и увидела, как он отшатнулся.

— Отведи меня к нему, — повторила Минна.

На пороге кабинета она остановилась. Фин сидел в кресле, глядя на огонь в камине. Сдвинутые с мест кресла, открытые графины и пустые стаканы говорили о том, что недавно тут проходило совещание. Но не непривычный беспорядок и даже не мрачное выражение лица заставили ее молчать.

Перед ним стояла длинная трубка.

Конечно. Как же она не заметила этого раньше? В ту ночь, когда он ее тут застал, в воздухе был этот запах. Она слишком много времени провела в Гонконге, чтобы не узнать этот запах.

— Опиум, — выдохнула она. — Как интересно.

Он продолжал смотреть в огонь.

— Только для женщины, выросшей среди волков. Воздух был чист. Он еще не курил.

— Это правда. — Она вошла в комнату, закрыла за собой дверь. — Меня не испугаешь, я пуганая.

Теперь он повернул голову. Даже густые ресницы не могли скрыть, насколько невыразительный был у него взгляд.

— Тебя недостаточно пугали, — сказал он. — Ты понятия не имеешь, кто я такой.

Она заколебалась, пальцы нервно перехватили рукоятку револьвера.

— Я видела тебя раньше. Было не так темно, чтобы я не смогла рассмотреть тебя, Фин.

Он засмеялся:

— Верно. Я произвел на тебя впечатление?

Она внимательно смотрела на Фина, который расположился в кресле, вытянув ноги.

— Произвел, — произнесла Минна и сама удивилась, что так оно и было. — Я уже говорила тебе: если бы я владела этим искусством, я так и сделала бы. Стать жертвой — в этом нет ничего хорошего.

Он молчал так долго, что ей показалось, будто он не собирается отвечать. Но он криво усмехнулся:

— До чего ты великодушна, Минна! Забавно. Меня никогда не радовало мое умение убивать людей. Я говорил себе: "Фин, у тебя нет выбора". Но сегодня… возможно, у тебя поубавилось бы восторгов, узнай ты, что я почти наслаждался тем, что делал.

— Что-то не верится, — мягко возразила Минна.

Он равнодушно пожал плечами:

— Можешь не верить, дело твое. Но сжимать глотку этого ублюдка — это было… — Он покачал головой. Его руки спокойно лежали на коленях. Он посмотрел на свои ладони, пальцы у него дрогнули. — Я снова сделал бы это, — тихо проговорил он. — С радостью.

Минна фыркнула:

— Да, надеюсь. Ты спасал меня. Надеюсь, ты испытал некоторое удовлетворение.

Он как-то странно посмотрел на нее:

— Правильно. Думаю, я убил бы всякого, кто коснулся бы тебя с дурными намерениями. Тебя бы это не успокоило. — Он взглянул на трубку. — Мое суждение под вопросом. Я не должен терять контроль над собой.

— Я не испугалась, к твоему разочарованию, — сказала она, — Только если обстоятельства потребуют этого.

— Да? — с мрачным юмором спросил Фин и прижал палец к трубке. — Я и воспользовался этим прошлой ночью. — Eго презрение к самому себе казалось отстраненным, умозрительным. — После возвращения я стал похож на чертова лунатика, от которого можно ждать чего угодно. В мыслях разброд. — Он помолчал. — Ты это видела. В поезде.

Минна нахмурилась. Прибыв в Лондон, Фин стал терять самообладание. Но Минне не привыкать, видимо, он считает, что тут дело не только в этом.

Возможно, так и есть. Но не ей насмехаться над потерей разума — ей, которая разучилась спать одна, ей, чью мать терзали невидимые страхи в течение примерно года после того, как они вернулись в Нью-Йорк.

— Испытания, которым ты подвергался… — Об этом она могла только гадать. — Они продолжают беспокоить тебя, Фин. — Он мог бы поделиться с ней и таким образом разделить тяжкий груз: она дала себе такой обет. — Не беспокой они тебя, тогда бы меня обеспокоило твое суждение. А так — тебе просто требуется время. Станет лучше, постепенно. Вот увидишь.

— Успокаиваешь, — пренебрежительно бросил Фин, и Минна почувствовала, как сердце у нее упало. — Между тем в ожидании я курю яд, чтобы успокоиться. В результате я едва не проспал твое убийство. — Он помолчал, вызывающе глядя на нее. — Видишь, кому ты доверяешь.

— Доверять — это всегда риск, — спокойно сказала Минна. — Но ты не хочешь рисковать и мне не даешь. Жалость к самому себе — вот что тебе по нраву.

— Опять? — Он вскочил с кресла. — Я устал от этого проклятого спора. Не хочу даже думать о том, чтобы рисковать тобой только для того, чтобы ты могла сказать, что участвуешь в этом.

Она насмешливо фыркнула:

— Участвую? Думаешь, я хочу иметь право похвастаться?

— А что, черт возьми, еще? Или ты считаешь меня круглым дураком?

— Дураком я тебя никогда не считала, — с горечью произнесла Минна. — Кстати, ты так обо мне тоже не думаешь. Тебе хотелось бы, чтобы я сидела сложа руки и ждала, пока ты все сделаешь за меня. Ведь Бог запрещает мне вмешиваться во что бы то ни было! Да, ты можешь справиться с моими неприятностями — но разве сама я не в состоянии этого сделать? Мне не потребовалось твоих указаний, когда я спасла тебе жизнь четыре года назад!

— И какой проблемой было бы для тебя, — язвительно сказал он, — находиться перед выбором…

Минна расхохоталась:

— Если бы меня содержали как птичку в золотой клетке? Думаешь, мне так хотелось жить? В очень хорошенькой клетке? Думаешь, я хочу жить такой ценой? Моя мать пошла на такую сделку, и ты знаешь, чем это обернулось для нее. Большое спасибо, но я не соглашусь на это, даже ради тебя.

Помолчав, он выдохнул:

— Так. Ты стала бы играть роль наживки в ловушке, которую придумала бы сама. Не все ли равно? В результате твоя безопасность зависела бы от меня.

Она швырнула револьвер на стол. Беззащитна.

— Да, — сказала она. — И тут мы дошли до сути дела. Я готова зависеть от тебя. Только от тебя я готова зависеть. Но ты не хочешь этого понять. Тебе этого недостаточно. Ты говоришь, что я тебе небезразлична, но…

— Минна. — Их взгляды встретились. — "Небезразлична" — слово неподходящее.

У нее перехватило дыхание.

— Не говори, будто любишь меня, — прошептала Минна. — Только не это.

Он прикрыл рот рукой, затем убрал руку, усмешка заиграла на его губах.

— По какой-то извращенной шутке судьбы…

— Мы нашли друг друга, — отрезала она. — Да, и любовь не всегда благословение. Ты хочешь сделать эту любовь обычной. Хочешь принимать решения за меня, зная, что наступаешь на мои ночные видения. Как удобно для тебя!

— Черт побери! Ты не можешь хоть раз быть разумной?

— Разум? Что может знать об этом безумец? Боже, я, должно быть, тоже сошла с ума, полагая, будто люблю тупоголового дурака! Ты считаешь, что твои мысли пришли в беспорядок? Ради Бога, Фин, ты человек, который располагает в определенном порядке эти чертовы перья! И в этом твоя проблема! Если ты отбросишь свое ослиное упрямство, то поймешь — не нужно все время быть аккуратным! Но если будешь настаивать на этом — наверняка сам сведешь себя с ума. И меня тоже, если настоишь на своем!