один из безликих стражей, чья маска была разрублена фалькатой пополам на такую глубину, что человек, получив такую серьёзную рану, просто не выжил бы.

Он стоял и безучастно, даже отрешённо, смотрел ей вслед или, лучше сказать, сквозь неё круглыми дырками вместо человеческих глаз, а из рубленой трещины на его маске, которая будто лепилась к его лицу, текли, спускаясь по шее к железному щиту на груди, струи густой чернильной крови.

Глава 18 Одна кровь

– Что, Роса, хочешь поговорить? Ну, садись. Только тебе следует знать, что я не самый лучший собеседник. Для этого обычно нужно быть либо друзьями, либо собутыльниками, а я не поклонник ни людей, ни бутылки. А почему ты спрашиваешь про Корвена? Да, мы любим играть в шахматы – а ты за нами наблюдала? Ладно, я не злюсь. Что же, с Корвеном мы, пожалуй, дружим, но наши отношения не дошли до той стадии, когда люди говорят друг другу всё самое сокровенное. Я не позволяю такому случиться. Не знаю, способен ли я вообще говорить о самом сокровенном. Что удивляешься? Да, оно, это сокровенное, у меня есть, я же живой. Нет, наверное, Корвен мне больше наставник, чем друг, поэтому он вряд ли когда-то что-то от меня узнает – такой уж я, что поделать? Старик не виноват, он вообще хороший человек. Таких сейчас мало. Но что моё, то моё. Не все хранители казны скрытные – я скрытный. Он не в обиде. Нет, Роса, давай кувшин сюда, присядь. Я сам тебе налью. Это мандариновый сок? Мы с тобой оба – слуги в этом мире. Не стесняйся.

Меня не было здесь уже лет семнадцать или около того, это больше, чем ты живёшь на свете. Не смейся, я не старый. Альгарда ничуть не изменилась, знаешь? Цветы, брусчатка, старые белые стены и жизнь в преддверии праздника. Ты знала, что в Кантамбрии больше всего, чем где бы то ни было, праздников? Здесь празднуют всё подряд: сбор урожая винограда, инжира, апельсинов, день рождения Эрнана, Четты, моих племянников, моих покойных родителей, день свадьбы отца и матери, день свадьбы Эрнана и Четты… теперь их уже два. Бесконечные именины, конечно же, Ллерион и Винья де Соль, праздники первых цветов, и солнца, и чёрта в ступе. Здесь самое большое количество обычных трудовых дней между очередными красными датами – шестнадцать. Хорошо, что графство моего драгоценнейшего брата – край богатый, и торговцев здесь разве что на два человека больше, чем в Мраморной долине, иначе бы кантамбрийская казна обнулялась быстрее, чем пополняется. И, что уж тут говорить, обманывают они реже своих соседей. Южная честность – честь ей и хвала. Поэтому мои визиты сюда в качестве ревизора чрезвычайно скучны. Да, я редко бываю в самой Альгарде – по соглашению с моим братом все отчётные ведомости находятся в бухгалтерии в Заречье, там я и веду свой учёт. Может быть, это и неудобно, но так распорядился мой брат – наверное, он тоже не хотел, чтобы я появлялся в Альгарде, и здесь наши с ним желания совпали.

Ты пей, не стесняйся. Заинтересовали мои пуговицы? Да, это настоящие золотые крефы. Нет, пожалуйста, не трогай. Я не очень люблю, когда ко мне прикасаются. Не обижайся, ты здесь ни при чём, и я не стыдливая мимоза, просто одни люди любят, когда к ним прикасаются, а другие – нет. И я не в трауре, чёрный сюртук с золотыми монетками – это казначейская форма. Когда хранители казны выпускаются с дипломами из Коллегии, им всем такие выдают. Эти монеты, помимо небольшого жалования, чтобы хватало на новую форму, когда старая совсем износится, – всё, что мы имеем, если человек, на которого мы работаем, не решит нас премировать. Это дело сугубо индивидуальное, а потому редкое. Нас учат обходиться малым, и, знаешь, по большому счёту этого вполне хватает. У меня даже нет дома, кроме Туренсворда, а от родного я давно отрёкся, когда давал клятву хранителя казны. Сказать по правде, когда я закончил обучение, очень гордился и этой одеждой, и дипломом с отличием, а потом прошло время, и сейчас я вижу, как люди сочувственно кивают в мою сторону. Казначеи же обречены на одиночество – издержки профессии. По крайней мере, официально. Знаю, мой коллега при дворе Виттории-Лары – её любовник и, скорее всего, отец её младшего сына; поверь, такое в моей профессии случается довольно часто. Обычно на это смотрят сквозь пальцы, лишь бы сходились дебет и кредит и казначей внезапно не становился хозяином роскошного замка где-нибудь на берегу Аквамариновой бухты с двадцатью тремя спальнями и золотым сервизом на пятьдесят персон, но, если ты кому-то перешёл дорогу, тебе припомнят всё твоё имущество, приобретённое в обход казначейской клятвы, а также связи с женщинами и бастардов. А ты думала, почему в мою профессию часто идут незаконные отпрыски богачей, лишённые тех же привилегий, что и их братья и сестры, рождённые в браке? Этот сюртук практически делает нас равными остальным в глазах общества, пусть им и приходится пожертвовать при этом возможностью завести официальную семью.

Нет, я не бастард своего отца, но решение поступить в Коллегию я принял сам. Не скрою, когда я был намного моложе, ещё до вступительных экзаменов у меня была возможность связать себя узами брака с одной ангеноркой, прояви я большую прыть, но у её родителей были другие планы, да и она не питала ко мне взаимных чувств – сейчас она замужем за другим, с детьми, счастлива. Но чем старше я становлюсь, тем больше понимаю, что мне это не надо. Я считаю любого рода привязанность обузой. Коллегия – моя альма-матер, мой дом. Это всё, что мне надо. Что значит, «я себя в этом убеждаю»? Много ли ты знаешь обо мне? Нет, я не скажу, кто была та женщина, это уже давно не имеет значения… Не знаю, может быть, и убеждаю. Я так привык, мне так удобно. Так бывает – не всем по судьбе прожить счастливую жизнь в браке, кто-то может быть счастлив и среди книг. К тому же, поверь, из меня выйдет ужасный муж и отец, так зачем портить жизнь своей гипотетической жене и детям, когда её можно испортить должникам и ворам? У меня же репутация бухгалтерского кровопийцы, и меня это вполне устраивает.

Ладно, можешь потрогать монетку. Нет, это не какой-то дядька, а между прочим, король Ардо I. На обороте бычья голова, как на ангенорском агдеборге. Их мне дали в обмен на прежние, с которыми я получал диплом. Но вполне возможно, что после коронации их переплавят и вместо старого короля здесь будет профиль Теабрана и лилия. Впрочем, я не удивлюсь, если на них окажется лик Петры Абертон, причём с обеих сторон.

Да, у меня были женщины – не надо улыбаться, я хранитель казны, а не монах. Но было их немного – я привык больше работать, чем предаваться увеселениям. Я их не любил. Это были девушки из Миртового дома. Извини, я забыл, что в Кантамбрии они зовутся Домами невест. Знаешь, в чём различие? В Миртовом доме ты просто платишь за ночь с девушкой, и никто на тебя косо не смотрит. В Ангеноре редкий более-менее состоятельный мужчина хотя бы раз в жизни не отметился посещением подобного заведения. Кто-то ходит туда каждую неделю, кто-то только на день рождения. Женихи – обязательно перед свадьбой, кирасиры из них вообще не выходят, только если быстро метнуться в ближайший кабак и обратно. Это нормально. Но здесь всё иначе. Отец считал, что поощрять проституцию плохо, к тому же если она провоцирует кого-то продавать туда своих дочерей, и однажды просто взял и упразднил все дома терпимости на своих землях, назначив огромные штрафы тем, кто посмеет возобновить подобного рода развлечения. Только вот он не подумал о хитромудрых сводниках и о рынке, который пользовался огромным спросом, а теперь был обречён простаивать. Так креативными бывшими содержателями бывших борделей и были придуманы Дома невест. Снаружи, внутри – всё осталось то же самое, только